Откровения о прошлом, настоящем и будущем психиатрии
1 сентября ознаменовалось публикацией в «Медицинской газете» (№ 34) интервью вице-президента РОП, члена Совета Европейской психиатрической ассоциации, а с октября 2020 г. генерального секретаря Всемирной психиатрической ассоциации проф. Петра Викторовича Морозова (ПВ). Все эти и многие другие регалии вполне соответствуют этому разносторонне одаренному психиатру, в том числе с дипломатическими, коммуникативными и художественными способностями.
Воспринимая это интервью с полным пониманием его социальной роли, и следуя изначальной установке НПА России на откровенность изложения хорошо известного нам, мы считаем необходимым прокомментировать его высказывания.
Интервью начинается с ошеломляющего утверждения ПВ, что «в 1989 г. началась антипсихиатрическая кампания». Дело в том, что в 1989 г. началось снятие нашей ассоциацией неоправданных психиатрических диагнозов шизофрении, которые ставились школой А.В.Снежневского в три раза чаще, чем во всем мире, что удостоверил выдающийся отечественный генетик д.м.н. В.М.Гиндилис в первом независимом издании («Пути обновления психиатрии», 1990). Ленинградская школа и несколько других не делали погоды. И действительно диагнозы шизофрении снимались нами в 30%, начиная с осени 1988 г. Только спустя год, когда НПА была принята, благодаря этой деятельности, в члены WPA, Всесоюзное общество психиатров (ВОП) (а не Российское общество психиатров, как небрежно упомянул ПВ), создало «независимую Этическую комиссию» для той же цели, объявив о ней в октябре 1989 г. на Афинском конгрессе WPA, т.е. блефуя задолго до реализации. Председатель этой комиссии проф. В.П.Белов, руководство МЗ СССР (А.А.Чуркин, А.С.Карпов), М.Е.Вартанян и Т.Б.Дмитриева активно интриговали против нас, поддерживая две провокаторские малограмотные организации, намеренно смешивая нас с ними. Но когда эта комиссия устала работать без финансирования, и ее секретарь опубликовал итоги ее деятельности, они оказались такими же, как у нас: у трети обратившихся диагноз шизофрении оказался несостоятельным. В результате, сотни тысяч людей были сняты с психиатрического учета с его социальными последствиями, на который попадали часто под предлогом «политических», так как это был удобный способ избавиться от «настырных жалобщиков», не способных смириться с явной несправедливостью, многие из которых становились диссидентами в результате таких преследований. Но Институт им. В.П.Сербского постоянно апеллировал к «скромной цифре», которую ПВ еще более уменьшил: «по всем сусекам набралось около 200 диссидентов». Но комиссия НПА в одной только Санкт-Петербургской спецпсихбольнице обнаружила их более тысячи.
У ПВ выходит, что «антипсихиатрическая кампания» началась из-за разоблачения использования психиатрии в политических и других немедицинских целей, а не из-за злоупотребления психиатрией властью, — опубликованных донесений и распоряжений Ю.В.Андропова. Но о злоупотреблениях психиатрией было широко известно с 60-х годов, а ПВ не похож на наивную девственницу. Ведь использование психиатрии для власти было методом, прежде всего, дискредитации и запугивания, а не наказания. Приводимые ПВ цифры – «89 покушений и 4 смерти психиатров только в Москве» – дезориентируют вне сравнения с предшествующими годами и столицами других стран в соотносительных, а не абсолютных величинах. Профессия психиатра всегда была опасной, что не помешало отменить почти все льготы после войны.
Антипсихиатрическое движение (а не кампания) началось не в 1989 г., как, оказывается, думает ПВ, а в 60-е годы в США, Англии и Франции. Анализ этого явления и борьба с его негативными последствиями – одна из приоритетных тем НПЖ с его первого выпуска в 1991 г. и до последнего, во втором выпуске этого года. Беспрецедентное по масштабам в истории мировой психиатрии использование психиатрии в политических целях не «ушло в прошлое», а приобрело точечный характер, как в деле якутского шамана Александра Габышева в наши дни.
ПВ не постыдился, прекрасно зная действительное положение вещей, приписать деятельность НПА России в этом деле РОП и «личному контролю президента РОП Н.Незнанова», в результате чего «справедливость восторжествовала». Он говорит об этом безответственно, так как судебное разбирательство не закончилось, его ход отражается на сайте НПА и в ее журнале, хотя уже ясно, что предопределено помещение А.Габышева в ПБСТИН, обрекающее его на самый тяжелый многолетний вариант, человека, которого соседнее отделение того же Якутского диспансера собиралось выписать на добровольное амбулаторное лечение (см. раздел «Из досье эксперта» в этом выпуске журнала). Это удостоверила организованная НПА комиссия из 4 человек, которая выезжала в Якутск по первому липовому уголовному делу, и посылала два заключения специалистов по второму делу, продиктованному исключительно политическими соображениями, т.е. это классический случай «карательной психиатрии», а точнее, — карательной судебной психиатрии в условиях системы, превращающей ее во флюгер власти. Это наше оценочное суждение. В последние годы СПЭ вытесняется более удобной и дешевой лингвистической и психолингвистической экспертизой.
Отвечая на вопрос «была ли у нас карательная психиатрия», ПВ начал с того, что это «неадекватный ярлык, придуманный политехнологами», и что он «категорически не согласен с утверждением, что у нас была какая-то система». И тут же признал, что тоталитарное государство и есть такая система и что дело генерала Григоренко пример, когда и ставят диагноз и все равно наказывают. Т.е. яркий пример именно карательной психиатрии. То же самое с Иосифом Бродским, который побывал и в ПБ, и в зоне.
Перед лицом этой противоречивости ПВ повторил прием советской эпохи, тут же противопоставляя этому нацистскую практику уничтожения психически больных, а сейчас принятый в 2002 г. в Голландии, а потом и в других странах закон об эвтаназии психически больных. «Их уничтожают, заставляя подписывать формы информированного согласия…». Страшную картину рисует ПВ: оказывается, на Западе намного хуже. Вот только все эти грандиозные по большей части псевдоразоблачения и цифры совпадают с публикациями современного антипсихиатрического движения, именующего себя «Гражданской комиссией по правам человека», — одной из трех ветвей фонда Рона Хаббарда, деятельность которой направлена на уничтожение психиатрии как таковой. ПВ в мае этого года сам пугал этим всех на съезде психиатров. Но этот гиперболический стиль, множество противоречий и некорректностей, одномерно упрощённое представление об эвтаназии, чуть ли не приравниваемой им к умерщвлению психически больных нацистами, но на этот раз, якобы «по экономическим причинам», сродни советским запретам евгеники, ЭСТ, психохирургии, основываются на убеждении ПВ, что мы гуманнее Запада, что «гуманизм в крови русского человека».
В числе прочего ПВ сказал: «А Эмиль Крепелин передал свою клинику Э.Рюдину – отцу немецкой евгеники, легшей в основу законов, обосновавших уничтожение миллионов психически больных лиц. Почему-то об этом умалчивают». Недостойно бросать тень на Крепелина, исходя из того, что основоположник генетических исследований в психиатрии Эрнст Рюдин в 1917-24 гг. руководил отделением генеалогии и демографии в Немецком исследовательском институте в Мюнхене под началом Крепелина (с 1924 г. Институт кайзера Вильгельма, а с 1948 г. Институт Макса Планка). Но Рюдин в 1925-27 гг. ординарный профессор в Базеле, а с 1928 г. (через два года после смерти Крепелина) вернулся в Мюнхен в качестве директора прежнего отделения, преобразованного в самостоятельный институт. Крепелину наследовал не Рюдин, а Йоганнес Ланге (1927-30) и Курт Шнайдер (1931-46). Все они не имели отношения к деятельности Рюдина с 1933 г.
Самой болезненной теме – разрушительной реформе деинституционализации и оптимизации службы здравоохранения, которая уже привела к трагическим последствиям, о чем предупреждала и против чего в отличие от РОП протестовала НПА, указывая на опыт восточноевропейских стран еще 20 лет назад, ПВ только под занавес сказал, что не надо было слепо следовать чужим реформам, а сейчас «мы стараемся приспособиться» и сослался на хорошо известный факт, что ликвидация психиатрических больниц в США и Англии привела к оседанию психически больных в тюрьмах. Но вместо того, чтобы подчеркнуть, что это консервировалось в три раза меньшими затратами, чем в больнице, заявил, что «содержание больных в тюрьмах стоит намного дороже чем в психиатрических больницах». Но кто же поверит в это? И тут же сообщил, что в Англии было открыто 20 новых тюрем. Но где же «экономическая заинтересованность»?
ПВ утверждает, что наш закон о психиатрической помощи «оказался прогрессивнее многих западных законов», но членам НПА, составившим треть первой и четверть второй комиссий по созданию этого закона, хорошо известно, как он был незаконно подпорчен в результате так наз. юридической экспертизы, как ощипывался в течение особенно последних лет, как улетучивались гарантии его исполнения, как до сих пор не исполнена фундаментальная 38-ая статья, как планируется его размывание. Но, тем не менее, это был самый выдающийся шаг, так как включил международный юридический минимум для таких законов и стал первым в России, отставая от Запада лет на 80. Но решающим является правоприменительная практика, а не декларации.
На протяжении всего интервью о самом существовании НПА России, члена WPA, тесно сотрудничающей с правозащитным движением и сыгравшей крупную роль в переломные для отечественной психиатрии 90-е годы, не говорится ни слова, хотя можно было бы упомянуть, что она еще существует.
Блеск эрудиции не может скрыть от профессионала множество натяжек и фантазий ПВ в духе восторжествовавшей у нас пропагандистской методологии военно-патриотического общества Мединского, вместо научной исторической фактологии. Ответы ПВ могут удовлетворить только контролирующие органы и наивных читателей. Для профессионалов это бижутерия.
Декларируя различие своей личной и официальной позиций, ПВ дает приемлемое обоснование только в собственно профессиональном вопросе, зато в самом фундаментальном из них – отношению к Международной классификации психических болезней последнего 11-ого пересмотра, отстаивая нашу общую солидарную позицию относительно ее ущербности. Но даже здесь он лоббировал неразборчивого апологета противоположного направления.
Оценивая это интервью в целом, исходя из того, что такая форма в силу ее спонтанности выдает больше, чем продуманный письменный текст, нетрудно убедиться, что перед нами уподобление прогосударственному тренду, расцвеченному блеском эрудиции без всякой заботы о достоверности излагаемых сведений, не смущаясь противоречиями, с легкостью гримируя все несоответствия под заданный тренд. Вот только широковещательно заявляя «Мы не можем быть наследниками нацистской идеологии», ПВ вместо «не можем» следовало бы сказать «не должны», а не надеяться на гуманизм в крови.
«Правду говорить легко», — сказал в интервью ПВ и демонстративно пошел по трудному пути, заодно уязвив откровенную честную позицию тем, что она легкая. Видимо, это все же следствие эйфорического состояния с «головокружением от успехов», — состояния, опасного для репутации.
Ю.С.Савенко