Усилиями главного психиатра Москвы проф. Б.Д. Цыганкова в Подмосковье (Домодедово) 16-18 мая прошел великолепно организованный второй российско-хорватский международный конгресс духовной психиатрии с участием двадцати хорватских коллег.
Среди многих содержательных выступлений, опубликованных в сборнике, наше внимание привлекла тематика работы «Шизофрения и утрата духовной свободы» [ Избранные вопросы психиатрии. Сб. научных работ под ред. Б.Д.Цыганкова. – М., 2014, с. 36-38 ]. Хорошо известно, что дух не болеет, болеет только душа, что шизофрения первоначально может вызвать даже всплеск творческой активности, ломая шаблоны, проторяя новые пути в науке и новые стили в искусстве, но в своих конечных состояниях обычно снижая уровень продуктивности. Именно этому последнему посвящена названная работа.
Итог работы совершенно банален: совместные усилия психиатра, психолога и священника успешнее, чем без последнего. Такой вывод был актуален четверть века назад на постсоветском пространстве, и таких работ было достаточно.
Но текст этой работы содержит сенсационное заявление – психопатологическую квалификацию знаменитого высказывания Апостола Павла. Видимо, поэтому текст этой работы приводится дополнительно в полном переводе на английский язык. Цитируем: «Примечательно, что Апостол Павел, по сути, описывал проявления синдрома Кандинского с психическими и физическими автоматизмами: “…ибо не понимаю, что делаю. Потому что-то Доброе, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, — делаю. В членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного”». (Рим. 7: 14-25).
Итак, у Апостола Павла, по мнению автора, наиболее характерный для шизофрении синдром Кандинского?! На основании приведенного отрывка нельзя, невозможно, совершенно некорректно, ненаучно заключать о его болезненном генезе. Есть много других возможностей, но на поверхности самая простая и естественная: эта ламентация была продиктована исповедальной, безжалостной по отношению к себе рефлексией, покаянным самобичующим осуждением греховной бренности плоти, не слушающейся собственного внутреннего голоса, осмысленного императива Добра, уступающего низкому. Это хорошо понятное и экспрессивно выраженное переживание собственной слабости, особенно характерное для натур, склонных строгому следованию предписаниям и догматам веры. Короче говоря, перед нами пример религиозно-этической рефлексии, развёрнутое описание которой, как мы видим, иными психиатрами, видимо, чуждыми таким переживаниям, принимается за тяжелое психическое расстройство. Такие «специалисты» любое подробно, точно и образно описанное интроспективное переживание могут расценить как ненорму. Например, когда «детерминирующей тенденцией» делается непонятная им «внутренняя логика» у мыслителей и ученых или «правда образа», «правда характера» у писателей, когда созданные ими персонажи сопротивлялись их произволу и начинали жить самостоятельно.
Интересно, было ли у самого автора, судебного психиатра С.Н. Осколковой, шевеление в душе, подобное процитированному у Апостола Павла, когда она на вопрос суда в деле Михаила Косенко, ухудшится ли его состояние в условиях СИЗО, зная, что он сам обеспокоился своим состоянием, ответила: «Это не в нашей компетенции». Видимо, душа ее осталась казенно-непроницаемой, — ведь для нее это ненормально, даже болезненно, это синдром Кандинского! А ведь это традиция с советских времен. В таком же стиле оценивались политические диссиденты, попадавшие в институт судебной психиатрии им. В.П.Сербского. Их деятельность, их проповедь, их переживания психиатризировались на таком же одноаспектном наивном уровне.
Следуя примеру проф. Ф.В. Кондратьева, С.Н. Осколкова не затруднила себя консультацией религиоведов, богословов. Чем ее квалификация отличается от исков на Библию, от буквально внеисторично мыслящих читателей? Эта поразительная самоуверенность поддерживается государственным протекциониизмом: государственных экспертов в суде теперь нельзя критиковать.
Ю.С.Савенко