За прошедшее с 2001 года время экспертный совет по религии при Минюсте, состоявший из известных религиоведов, был заменен на малограмотных антикультистов во главе с одиозным графоманом А.Л.Дворкиным, использованным на время Московской патриархией для черновой работы искоренения «сект». Его квазинаучный фолиант «Сектоведение. Тоталитарные секты» привлек известного социолога Л.Г.Ионина «богатством фактического материала», словно не с этого начинаются все фальсификации, и словно сам он не отметил, что «даже лексика Дворкина показывает с каким отвращением и даже ненавистью исследователь относится к предмету собственного исследования». Тем не менее, Ионин опирается явно только на него, так как не проводил полевых исследований и пренебрег научными исследованиями религиоведов, например обширными данными проф. И.Я.Кантерева, восприняв псевдонаучный термин Дворкина «тоталитарные секты». «Тоталитарные секты», — пишет Ионин — существенно отличаются от сект в традиционном понимании. Это поистине знак нашего времени1, результат постмодернисткой одержимости идентичностью».
Хотя Ионин критикует дефиницию Дворкина — «тоталитарные секты» это организации, лидеры которых, стремясь к власти…, скрывают свои намерения под масками, … прибегают к обману умолчанием и навязчивой пропаганде»*2, но сам продолжает использовать этот термин и подтасовывает классическое определение секты Макса Вебера под свою предвзятую интерпретацию. Он подменяет критерии секты, критериями функций сект. Для Ионина секты – это «добровольные объединения, имеющие высокую социальную и политическую значимость, а главное являющиеся «орудиями обретения индивидами социальной идентичности», т.е.крайне общее определение, тогда как у М. Вебера секта – это «добровольное объединение, куда вступают по желанию, если проходят религиозные испытания, которыми также добровольно себя подвергают». Таким образом, Ионин игнорирует главное отличие «сект» от «церкви», отмеченное М.Вебером, – высокий барьер принятия в секту, что препятствует активному вовлечению в секты, в чем их обвиняли. При отсутствии такого барьера речь идет не о сектах, а о деноминациях, каковыми и являются «новые религиозные движения» — общепринятый термин в современной религиоведческой литературе (Айлин Баркер). Но Ионин идет на дальнейшие упрощения и подмены. Он отождествляет безграмотный навояз и псевдонаучные доводы Дворкина с понятием «психосект» немецкого проф. Томаса Майера (T.Meyer), произвольно придавая им другой смысл, чтобы обосновать право государственного вмешательства в деятельность психосект, тогда как Т.Майер выдвинул идею легитимации общественного контроля, опираясь на опыт разрушения веймарской демократии нацистскими организациями. Современные российские GONGO, то есть государственно-негосударственные организации охотно подхватят этот подарок Ионина.
В результате этих подстановок и избирательного цитирования Ионин достигает более благовидной, чем у Дворкина способности дискретировать любые меньшинства в соответствии с текущей конъюнктурой. Тоталитарными сектами у него оказываются и киевский майдан, и сексуальные меньшинства, и иммигранты, и нацменьшинства, и сепаратисты, и «меньшевики» и «большевики». Возможность вполне по-ленински пнуть интеллигенцию он предоставляет понравившемуся ему журналисту: «Майдан дает смысл никому не нужным бессмысленно шатающимся людям без работы, без внятного мировоззрения, … торгашам, фирмачам, … интеллигентам, ибо они могут пудрить друг другу мозги своей никчемной перхотью и чувствовать, как замечательно они справляются с ролью разума народа…». «Недаром туда ездили, — продолжает Ионин уже от себя, — наши отечественные либералы – Немцов, Ходорковский, вроде бы Макаревич и другие – и возвращались проникнутые, как они говорили, духом свободы и братства. Разумеется, как и все тоталитарные секты, Майдан использует специфические орудия для достижения своих целей, критичность сознания тщательно уничтожается речевками… К тому же позднее выяснилось, что майданный чаек был основательно сдобрен галлюциногенными веществами, а охрана и активисты снабжались наркотическими препаратами. Эти и многие другие характеристики Майдана – стандартные признаки структур и процессов, имеющихся и происходящих в недрах новых религиозных движений, тоталитарных сект, психосект» — таков уровень «научности», предлагаемый автором «интеллигентным людям». Удивительно как низко ставит автор читателей, предлагая им такую стряпню, которую нам уже предлагал проф. Ф.Кондратьев, пытавшийся запатентовать её под названием «сектомании» как свое открытие. Ионин смело вторгается не только в область наркологии, но и в сексологию и сексопатологию на вульгарно-оценочном уровне. Права секс-меньшинств для него нечто невообразимое.
Такому опытному социологу, как Ионин, нетрудно сложить очередной пасьянс из большой колоды разнообразных данных и мнений. Достаточно расширить дефиницию «сект», не побрезговать подхватить ненаучный термин «тоталитарной секты», произвольно отождествить его с термином «психосекты» и придать ему негативную коннотацию только в таких политически злободневных событиях как киевский майдан, Болотная площадь и др.
Конечно социологический аспект рассмотрения, так же как политический и экономический при своей абсолютизации, ввергают в релятивизм, располагая к цинизму, способности переистолковывать все на любой лад в угоду кому угодно. Профессионализм, стоящий «по ту сторону» этики и сакрального отношения к истине, попросту не признающий истины как таковой, легко пренебрегает принципом фальсифицируемости (принципиальной опровержимости) Карла Поппера. Вместо этого Ионин прибегает к далекому от социологии психоналитическому понятию садомазохизма, который легко служит квазиобъяснением, не годящимся для серьезной науки. Психологическая причинность, психологические объяснения социальных явлений после критики Э.Гуссерля и Г.Шпета — очевидным образом тупиковый путь, как хорошо должно быть известно Ионину, автору монографии о феноменологической социологии.
Книга Ионина обнаруживает грубую политическую тенденциозность. Например, он пишет о «целенаправленной «фабрикации» украинского этноса в XIX веке» чуть ли не по прямому заданию австро-венгерской имперской администрации в тоне, провоцирующем возмущение любого украинца, тогда как речь идет о достойной подражания политике Габсбургской империи, начавшей освобождение крестьян от крепостного права с 1781 года, а с 1861 начавшей переходить к парламентаризму и давшей, например, Буковине свой выборный ландтаг и широкую культурную автономию. Не случайно туда бежали из России религиозные меньшинства. Толерантность гуцулов была связана с тем, что «только среди них сохранились (с домонгольских времен) остатки свободы, духовной независимости и протеста» (А.Я.Ефименко. История Украины и её народа. М., 1896, 2015). «До 19 века слово «украинец» как этнонима3 вообще не существовало», — пишет Ионин. У него получается, что если нет термина, то нет и предмета. Насмехаясь над украинскими коллегами, он забывает, что Карпаты — вероятная прародина славян.
Основным приемом, которым Ионин создает видимость научности своим позициям, является его собственное определение понятия «меньшинств», тогда как общепринятое он подвергает декларативной критике. Сам Ионин отождествляет меньшинства с девиациями. «Меньшинства – это не те, кого меньше, а кто отличается чем-то от нормального, как бы не определять понятия нормы». Это явное сверхобобщение. Такое же бесполезное, как например, отнесение к аддикциям всех привычек. Ионин не упоминает о разных аспектах понятия «меньшинств»: статистическом, социологическом, медицинском, этническом и т.д. В широко используемом социологическом определении4 «девиации» Н.Смелзера он игнорирует принципиальное ограничение: «девиация – это отклонение от групповой нормы и групповых ожиданий, что влечет за собой изоляцию, лечение, тюремное заключение или другое наказание». Причем «один и тот же поступок может считаться одновременно девиантным и недевиантным в разных аспектах и разных обстоятельствах» (N.Smelser, 1988). Намного адекватнее и точнее чем у Ионина определение меньшинства в Википедии: «это социологическая группа, вес которой не является доминирующим среди общего населения в данном общественном и временном пространстве. Социологическое меньшинство совсем не обязательно должно быть меньшинством в количественном отношении: оно может представлять группу, ущемленную в своем социальном статусе, образовании, трудоустройстве, медицинской помощи и политических правах. Во избежание путаницы, иногда предпочитают пользоваться терминами подчиненная группа и доминирующая группа вместо меньшинство и большинство.» Согласно дефиниции Ионина любая девиантность – признак меньшинства, а меньшинства и есть девиантность. Но ведь не любое меньшинство девиантно. Например, группа, сплотившаяся в окопах на передовой или на каторге, в альпинистском походе, может быть отнесена к девиантам разве что за счет беспредельного расширения понятия девиантности. В социологическом определении «меньшинств» Ионин опять-таки игнорирует основополагающее — дискриминируемость, уязвимость, подчиненность группы (что не симметрично дискриминирующим), а также групповую солидарность и определенную изолированность от общества. Ионина не смущает, что его примеры обнаруживают откровенно односторонний одномерный подход: «Петербургские социологи не без оснований, — пишет он, — подозревают, что весь этот гомосексуализм с однополыми браками нам кто-то «вбрасывает». (!) Поток фильмов ужасов на ТВ для него достаточно убедительный пример для положения, что «отклонение становится нормой» и опасения, что найдутся желающие объединиться, чтобы попить человеческой крови. И, обсуждая «как создать группу меньшинства на примере вампиров», приходит к выводу, что «нет ни одной категории, которая не может превратиться в группу меньшинств». Такими поучительными для психиатра примерами квазибредоподобных преувеличений полна желтая пресса.
Буквальная расширительная трактовка меньшинств непродуктивна. Даже уязвимые меньшинства очень различны: девиантные и морбидные, религиозные и политические, этнические и социальные (БОМЖи, беженцы, мигранты, заключенные). Велико разнообразие даже в рамках морбидных меньшинств: больные заразными и особо опасными инфекциями, психически больные, наркоманы и хронические алкоголики. А среди девиантных меньшинств – психопаты и люди с парафилиями (секс-меньшинства), олигофрены и дементные, инвалиды и люди с уродствами. Мы видим длинную лестницу, нисходящую от индивидуального подхода к общему и сверхобщему.
Перед нами поучительный для психиатров пример специалиста, использующего свой профессионализм в политических целях на потребу злобе дня и, видимо, еще и органически не способного идентифицироваться с преследуемыми и протестующими, в отношении которых в тексте рассыпаны всевозможные насмешливые колкости.
«Парад меньшинств» Леонида Ионина (2014 год) – пример профессиональной обработки сознания «студентов и преподавателей ВУЗов и вообще интеллигентных людей» вместо обучения критическому мышлению. Поэтому разбор используемых в ней приемов, которых мы здесь только частично коснулись, превращают такие книжки в тренировочный полигон, даже своего рода рефлексивную игру для отработки контрприемов «информационных диверсий» подобных авторов, что сделалось бы хорошей школой для критического подхода к любой информации. Кроме того она выражает пейзаж и атмосферу нашей современной действительности.
Итак, начавшись с манипулятивного использования психиатрии для подавления неугодных религиозных организаций, понятие «тоталитарные секты» было с той же манипулятивной целью окончательно полностью политизировано и использовано в качестве избирательного ярлыка для всего, что следует ликвидировать. Появилось немалое число статей, книг даже диссертаций на потребу возникшему спросу на ссылки и квазиобоснования. Однако легитимация борьбы с неугодными религиозными и другими некоммерческими организациями достигается теперь чаще с помощью Закона об экстремистской деятельности за счет размыто-расширительного определения понятия «экстремизм», вмещающего содержание приснопамятной ст. 70 УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда»).
2014 год в связи с украинскими событиями российские ТВ и СМИ захлестнула волна психологической войны, которая в отличие от обычной войны, имеющей запреты на химическое, бактериологическое, ядерное оружие, запретов не знает. Широко используемые провокаторские приемы черной пропаганды и грубого обмана типа «распятого мальчика» и другие примеры возбуждения ненависти и науськивания не учитывают5 ни обоюдоострости этого оружия, ни его долговременных последствий. Даже самые талантливые из ретивых исполнителей губят и талант и душу, вплоть до клинических форм невротических и психических расстройств. Необходимо давать отповедь обращениям иных представителей СМИ к психиатрам с просьбой дать психологический портрет руководителей Украины. Этого требует сам статус психиатра. Между тем некоторые руководители нашей психиатрии в надежде на финансирование предлагали даже некое «психопатологическое оружие».
Ю. Савенко
1 Поистине знаком нашего времени в России является книжечка самого Леонида Ионина «Парад меньшинств» «для студентов и преподавателей ВУЗов и вообще для интеллигентных людей» с откровенной обложкой на которой комично изображен парад всех меньшинств, с социологической точки зрения безразлично какого содержания, каждая со своими знаменами: миротворцев «мир-труд-май», медиков «бинт-йод-гной», попов «бог-ад-рай», борцов с алкоголем «квас-морс-чай», сексменьшинств «пед-хот-гей, охотнорядцев «жид-поц-гой», поваров «жир-край-филей», вышибал «ой-уй-ай». Получился меткий сарказм в адрес текста Ионина, как окрошки.
2 Это определение является не просто ненаучным, открывающим дорогу любому произволу в силу своего сверхобщего характера, но для психиатра еще и содержащим признак патологической подозрительности. Но Ф.Кондратьев и К° охотно использовали его.
3 Само понятие «этноса» на русском языке появилось только с 1923 года.
4 Психопатологическое определение девиаций намного тоньше. Оно выделяет «акцентуации личности» как вариант нормы и «расстройства личности» как характеропатии, компенсированные или декомпенсированные в разной степени.
5 В духе нашего времени сейчас говорят об «информационной войне», что является таким же модным наивным сверхобобщениям, как «информационная теория эмоций» или «информационная теория психотерапии».