На этот раз оно воскресло во всей полноте в конкретном деле Михаила Косенко с Болотной площади:
— в тексте судебно-психиатрического экспертного заключения;
— в ответах эксперта Центра Сербского на вопросы суда;
— в поведении судьи и прокурора.
На основании инкриминируемых, но еще не доказанных в суде обвинений, эксперты приравнивают (так по нашему закону) инкриминируемое к действительно совершенному. И к этому так привыкли, что нелепость такого отождествления не смущает.
В экспертном заключении на основании менее часовой беседы эксперты резко утяжеляют диагноз, ставят «параноидную шизофрению» вместо «вялотекущей неврозоподобной шизофрении», с которой М.Косенко регулярно наблюдался и лечился в течение 12 лет. Причем вопреки данным динамического диспансерного наблюдения о несомненно вялотекущем – а это главное – течении, пишут о «непрерывном течении с эпизодическими обострениями». Лечился самым слабым нейролептиками и активным антидепрессантом. Столь же произвольно эксперты говорят о «прогрессирующем нарастании», «обедненности и выхолощенности эмоциональных реакций», «нецеленаправленности и паралогичности мышления». Это тут же опровергали активные ярко эмоциональные и точно схватывающие суть дела реплики М.К. из клетки в зале суда. Бурное возмущение вызвало у него публичное зачитывание содержания его внутренних переживаний с выкладыванием этого в интернете. Он даже потребовал удалить из зала всю публику. Человек, который никогда в жизни не проявлял агрессии, который добровольно аккуратно и регулярно принимал лечение амбулаторно, согласно экспертам, «нуждается в принудительном лечении в стационаре общего типа», т.к. «представляет опасность для себя и окружающих лиц». А между тем, Косенко не был опознан пострадавшим ОМОНовцем. Получается, что активной опасностью называют участие даже в санкционированном протестном митинге. Эксперты договорились до того, что психическое расстройство «лишало Косенко в период инкриминируемых ему деяний способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими». «В настоящее время по своему психическому состоянию Косенко не может понимать характер и значение уголовного судопроизводства и своего процессуального положения, не способен к самостоятельному совершению действий, направленных на реализацию своих процессуальных прав и обязанностей, не может участвовать в судебно-следственных действиях». Фактически эксперты приравнивают Косенко к недееспособным, вопреки его самостоятельному образу жизни.
На вопрос «имеется ли угроза обострения заболевания в условиях камеры следственного изолятора?» эксперты, вопреки собственному описанию ухудшения состояния, отвечают, что это « не входит в компетенцию судебно-психиатрических экспертов», словно они не врачи-психиатры.
Апофеозом воскрешения советского стиля были упорные утверждения эксперта Центра им. Сербского что «вялотекущая шизофрения – все равно шизофрения, которая рано или поздно переходит в параноидную шизофрению как ее стадия», тогда как вот уже 15 лет как в нашей стране в качестве стандарта принята МКБ-10, которая вывела из диагноза шизофрении шизотипическое расстройство (прежняя вялотекущая неврозоподобная и психопатоподобная шизофрения) и хроническое бредовое расстрйоство (прежняя паранойяльная шизофрения), диктующие совершенно другое лечение и социальные меры, чем при шизофрении. Расширительная диагностика шизофрении (в три раза) в Советском Союзе легко вела к использованию психиатрии в политических целях. Эксперт, отвечая на вопросы, продемонстрировала чрезвычайную легкость в квалификации тяжелых психотических нарушений, утверждая, что у Косенко имеется не только параноидный, но даже парафренный бред, что его идеи носят мегаломанический характер. Обоснование во всем заменялось произвольной квалификацией.
Судебно-психиатрическое разбирательство дела Косенко вдруг повернулось удивительно знакомым лицом, как встреча с давним знакомым, который – в отличие от тебя – не постарел. Конечно, не «вдруг», а «наконец» полный цикл проделан и можно сказать: мы вступили в ту же фазу состояния общества, когда психиатрия исполняла социальный заказ. Если 30.08.13 в деле Дмитрия Виноградова («русского Брейвика») судья Подопригоров (вошедший в список Магнитского) не дал мне и адвокату говорить, решительно снимая вопрос за вопросом и приговаривая: «Согласно закону, Вы не вправе оценивать и критиковать государственных экспертов», то 23.09.13, в деле Михаила Косенко, судья Москаленко дала мне возможность мне высказаться и терпеливо слушала подробные разъяснения несостоятельности заключения экспертов, но ходатайство адвоката направить Косенко на дополнительную стационарную экспертизу (снова в Центр им. Сербского в новом составе) отклонила, не посчитавшись с доводом о том, что репутации Центра им. Сербского сильно пострадает, если наше заключение будет опубликовано на английском языке.
Ниже приводится наше заключение, опубликованное в Независимом психиатрическом журнале (2012, 4, 70-74).
Судья не отпустила Косенко попрощаться с умирающей матерью, которой он регулярно писал из СИЗО теплые письма. Врачи Бутырки (СИЗО-2) боялись сказать ему о смерти матери, в результате, со слов сестры, он узнал об этом «из телевизора»!
Такова типовая практика наших судов, следователей и прокуроров, которая вызывает возмущение даже у руководства ФСИН.
Ю.С.Савенко
Заключение специалиста-психиатра на заключение комиссии судебно-психиатрических экспертов от 24 июля 2012 г. № 690/а амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы К., 1975 г.рожд.
Настоящее заключение составлено 31 августа 2012 г.
по запросу Фонда «Общественный вердикт»
на основании представленной им ксерокопии заключения комиссии судебно-психиатрических экспертов от 24 июля 2012 г. № 690/а амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы К.., 1975 г.рожд., проведенной в Государственном научном центре социальной и судебной психиатрии им. В.П.Сербского»
для ответа на вопрос: отвечает ли проведенная экспертиза принципам объективности, полноты и всесторонности и являются ли выводы экспертов научно обоснованными?
Согласно ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» (от 31 мая 2001 г. № 73-ФЗ) «государственная судебно-экспертная деятельность основывается на принципах … объективности, всесторонности и полноты исследований, проводимых с использованием современных достижений науки и техники» (ст. 4). «Эксперт проводит исследования объективно, на строго научной и практической основе, в пределах соответствующей специальности, всесторонне и в полном объеме» (ст. 8). Кроме того, Приказом Минздрава России от 12 августа 2003 г. № 401 утверждена Инструкция по заполнению отраслевой учетной формы № 100/у-03 «Заключение судебно-психиатрического эксперта (комиссии экспертов», которая устанавливает порядок производства судебно-психиатрических экспертиз и является обязательной для всех экспертных комиссий. Согласно этой Инструкции, задача экспертов не ограничивается глубоким изучением психического состояния испытуемого в момент исследования, они должны указать, каким образом имеющееся у испытуемого психическое расстройство нарушало его способность осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими в момент инкриминируемого ему деяния. Эксперты должны проанализировать все имеющиеся клинические версии, при этом «определяющим является принцип «равноправия» диагностических гипотез, в соответствии с которым недопустимо умаление или тем более игнорирование любой клинически значимой информации в пользу итоговой, конечной диагностической и экспертной концепции» (п. 2.2.5 Инструкции).
Однако комиссия судебно-психиатрических экспертов, проводившая амбулаторную судебно-психиатрическую экспертизу К., проигнорировала все эти требования.
Заключение написано на 6 страницах, из них анамнез и материалы уголовного дела – на трех, психический статус – на полутора, ответы на 8 заданных вопросов с их обоснованием – меньше чем на одной странице.
Анамнез жизни и болезни изложены четко, содержательно и достаточно полно для понимания выставленного психоневрологическим диспансером диагноза, на основании наследственной отягощенности по отцу и длительного наблюдения за подэкспертным, который с детства был малообщительным, стремился к уединению, много читал, но закончив 11 классов, не смог учиться дальше, был призван в армию, откуда спустя год был комиссован в связи с обнаружившимся психическим заболеванием (ст. 8-а). Из-за трудностей «контакта с людьми и предметами» не мог долго заниматься каким-либо одним делом, работать на одном месте, очень быстро «морально уставал». После нескольких лет неквалифицированной работы, в 2000 году обратился в психоневрологический диспансер, а после кустарной переплавки свинца на продажу стало казаться, что «все заражено свинцом», начал постоянно мыть руки. Не выходил из дома, чтобы не видеть людей. Постоянно читал философскую литературу, периодически чувствовал себя великим, был эмоционально однообразен, холоден, монотонен. В 2001 году лечился в течение пяти недель в московской психиатрической больнице № 14 с диагнозом «шизофрения вялотекущая, неврозоподобная, с выраженными изменениями личности в эмоционально-волевой сфере». В отделении избегал общения, был вял, постоянно лежал в постели, настроение было сниженным, психолог обнаружил нарушения целенаправленности мышления. После относительно легкой терапии (сонапакс, золофт) стал упорядоченным, но мышление оставалось аморфным, а в поведении был пассивно подчиняемым. После выписки регулярно посещал диспансер, но динамики в состоянии не отмечалось: оставался бездеятельным, малоактивным, пассивным, монотонным. Дотрагивался до ручек дверей через салфетку, пользовался отдельной посудой. Агрессии никогда не проявлял, однако считал, что «гудящие машины отравляют свинцом», за ним «следят» через телефонную розетку, «радиопередача замышляет что-то плохое» в отношении него. Иногда разговаривал сам с собой «разными голосами». Из дома выходил редко, ничем не интересовался, не общался, настроение было снижено. Постоянно был на поддерживающей терапии антидепрессантами и сонапаксом. В декабре 2008 года получил вторую группу инвалидности бессрочно.
Спустя 4 года во время разрешенного митинга на Болотной площади в возникшей толчее и потасовке с полицией якобы дважды ударил в корпус бойца ОМОНа. Признавая свое присутствие в зафиксированном видеосъемкой месте, категорически отрицал это обвинение.
В резком контрасте с внятным изложением анамнеза находится описание экспертами собственного исследования психического состояния подэкспертного и квалификация ими этих данных. Ни о какой полноте и объективности здесь речь не идет, перед нами целая коллекция всевозможных противоречий.
- Эксперты оперируют привычными стереотипными штампами, не заботясь об их адекватности, не приводя примеров, не замечая собственных грубых противоречий даже в рядом стоящих фразах. «Подэкспертный не может адекватно оценить свое состояние и положение в сложившейся судебно-следственной ситуации. Критические функции у него нарушены. Склонен к диссимуляции психических расстройств». Но диссимулировать и пытаться диссимулировать невозможно, не понимая своего заболевания. При этом сами эксперты описывают обильную симптоматику с его слов, которые лишены всякого позерства, искусственности, а наоборот, прямолинейно-прямодушны.
- Эксперты пишут, что подэкспертный апатичен, его эмоциональные реакции обеднены, малодифференцированы, эмоционально выхолощены, мимика однообразна, застывшая, на вопросы отвечает неохотно, сообщает о себе только при расспросе. И в то же время, что у него ускоренная речь в форме монолога, а при затрагивании субъективно значимых для него тем, заметно раздражается, повышая голос. Отмечает у себя постоянно тяжелые «самоосуждающие» мысли, «серое или черное настроение». Здесь не только противоречие, но еще и профессиональная ошибка – налицо очевидный депрессивный фон, который всегда был ему свойственен, подэкспертный всегда был и до сих пор остается на антидепрессивной терапии. Апатия в силу депрессии и в силу слабоволия – принципиально разные вещи. На фоне депрессии некорректно судить о степени снижения воли и энергетического потенциала, т.е., в какой мере выражена апатическая депрессия или апато-абулический синдром, а ситуация экспертизы и судебного дела неизбежно усиливают депрессивную окраску. Но эксперты с этим явно не считаются.
- Эксперты уверенно говорят о «редукции энергетического потенциала», не замечая, как нелепо это выглядит в отношении человека, который почувствовав ухудшение своего состояния в СИЗО, начал заниматься аутотренингом, чтобы «не впасть в безумие», который, наконец, самостоятельно пришел для участия в митинге. Ни с апатией, ни с абулией это никак не вяжется.
- Эксперты пишут об аморфности мышления, нецеленаправленности, непродуктивности, паралогичности, и в то же время цитируют его слова, что «он пошел на митинг, так как у него есть «политические убеждения», хотел их «проявить и высказать», чтобы «быть с народом». Заявил, что он «противник существующего режима», при этом говорит, что «власть существует сама за себя», «человек не защищен», и «нет свободы»».
- Подгонка под шаблон выступает в кальке из учебника о «патохарактерологическом сдвиге в пубертатном периоде», тогда как подэкспертный был замкнут, необщителен с детства, а заболел в 18 лет, т.е. в юношеском, а не подростковом периоде.
- Эксперты совершают и другие профессиональные ошибки: так они несколько раз, упоминая терапию подэкспертного, пишут о сонапаксе и тиориле как о двух разных нейролептиках, тогда как это один и тот же препарат. В написании обоих сделаны ошибки: сонопакс вместо сонапакс, теорил вместо тиорил. Причем эксперты не разъясняют суду (не потрудившись заглянуть в справочник), что сонапакс это очень мягкий, самый излюбленный в детской и гериатрической (преклонного возраста) психиатрической и реанимационной практике препарат, и что тот факт, что лечение подэкспертного осуществлялось все годы сильным антидепрессантом (золофтом) и таким мягким нейролептиком как сонапакс, является надежным подтверждением мягкого вялотекущего характера заболевания. А неоднократные указания на жалобы подэкспертного на сухость во рту и потребление им большого количества жидкости – указанием на добросовестный прием лекарств.
В результате, эксперты на основании однократной беседы в судебной, т.е. стрессовой для подэкспертного ситуации меняют диагноз подэкспертному, который ставил ему психоневрологический диспансер на основании многолетнего регулярного наблюдения и лечения: вместо «шизофрения вялотекущая, неврозоподобная, с выраженными изменениями личности в эмоционально-волевой сфере» они ставят «хроническое психическое расстройство в форме параноидной шизофрении». Это изменение диагноза не разъясняется суду. Между тем, важно указать, что тип течения шизофрении у подэкспертного действительно вялотекущий, и это надежно установлено психоневрологическим диспансером. Утверждение же экспертов о нарастающем «прогрессирующем» апато-абулическом дефекте вступает в грубое противоречие с реальными фактами: это не только не отмечено при динамическом наблюдении ПНД, но само участие в митинге на Болотной площади и объяснение подэкспертным этого участия исключает нарастание дефекта, разве что наоборот. Эксперты не разъясняют суду, что и параноидная форма может иметь вялотекущее течение и что тип течения намного более значимая характеристика, чем форма шизофрении, хотя бы и параноидная (бредовая).
Утверждение экспертов о диссимуляции больного также находится в полном противоречии с обильной выявленной ими симптоматикой, хотя продемонстрированная нами явная тенденциозность экспертов не исключает внушенного характера ответов, что является высоко вероятным, учитывая пассивную подчиняемость и тот самый «апато-абулический дефект», который они сами описывают. Больной простодушно прямолинейно ответил на вопросы о лечении у психиатров, его апатия имеет в большей мере депрессивную, а не абулическую (безвольную) природу, не случайно упор терапии всегда был на активирующих антидепрессантах.
Описанный экспертами характер подэкспертного, манера его поведения, монотонный, однотипный субдепрессивный фон и эмоционально-волевое снижение противоречат каким-либо агрессивным побуждениям. В медицинской документации, которую цитируют эксперты, говорится, что в прошлом «агрессии К. никогда не проявлял». Ни родные, ни соседи на него не жаловались.
Не соответствует действительности указание на периодические обострения, которое неожиданно появляется в концовке заключения экспертов.
Эксперты не считают нужным обосновывать свои заключения примерами, которые только и значимы в таких случаях.
Эксперты совершенно отрываются от клинической почвы, когда, не приводя примеров, явно заостряют легкие признаки обнаруженных расстройств и нагромождают все виды бреда – отношения, преследования, величия, заражения – хотя за месяц до их экспертизы, 25.06.12, на приеме в диспансере с участием представителя МВД К. держался уверенно, свободно, был совершенно откровенным относительно своих побуждений участвовать в митинге, признаков бреда, галлюцинаций, аффективных расстройств не обнаруживал. Так что это явное ухудшение состояния в условиях содержания в СИЗО, которое озвучил и сам больной, хотя мы видим здесь результат сочетания тенденциозного напора экспертов с депрессивно-гипобулическим состоянием подэкспертного.
Ни выставленный диагноз, ни группа инвалидности не тождественны неспособности подэкспертного осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. Люди с такими диагнозами, инвалиды по спец. МСЭК, сохраняют немало прав, лишать которых недопустимо без веских и надежных оснований.
Сведения об агрессии подэкспертного основываются на большем доверии к показаниям бойца ОМОНа и видеосъемке, которая сама требует экспертизы. К. не только гражданин, обладающий равными правами, данная конкретная ситуация ассиметрична в его пользу как слабой стороны. Психически больные такого рода как подэкспертный не лукавят, даже не умеют лукавить. Приписываемая подэкспертному агрессия противоречит всему стилю его личности и поведения на протяжении жизни, характеру его заболевания и апато-абулическому дефекту и удостоверена многолетним наблюдением психоневрологического диспансера и самими экспертами, как показано выше.
Эксперты Государственного центра социальной и судебной психиатрии им. В.П.Сербского обнаружили явную тенденциозность «охранительного толка». Разве что они сочли опасным само участие в митинге на Болотной площади, хотя он был разрешен властями.
Вместо клинического увязывания данных в индивидуально значимую структуру эксперты продемонстрировали механический суммативный подход, избирательный подбор деталей, тенденциозность трактовок, явно односторонний взгляд на вещи, отсутствие малейшей попытки взглянуть на ситуацию с разных сторон. Таким образом, их исследование не может быть названо ни всесторонним, ни полным, ни объективным.
Ответы экспертов на все восемь вопросов следователя являются неудовлетворительными и необоснованными.
Отвечая на первый и третий вопросы, они ставят новый, намного более грубый диагноз параноидной шизофрении вопреки 12-летнему регулярному наблюдению ПНД, который удостоверил вялотекущую шизофрению. Эксперты умалчивают, что тип течения более существенная характеристика и что если параноидная симптоматика протекает вялотекущим образом, а это значит и вялая выраженность, и вялое течение и – главное – вялое нарастание дефекта, она квалифицируется как «вялотекущая шизофрения», а не «параноидная шизофрения», и это очень существенная разница.
Второй вопрос – «вменяем ли он в отношении инкриминируемого ему деяния?» – сформулирован действительно небрежно, но совершенно ясно, что имелось в виду, и эксперты не только вправе, но и должны были, переформулировав его корректным образом, ответить на него. Но они предпочли занять формальную позицию.
Отвечая решительно отрицательно на четвертый, пятый и шестой вопросы, эксперты опираются на свой искусственно и необоснованно утяжеленный диагноз, фактически отказывая К. во всех гражданских и политических правах не только на момент инкриминируемого ему деяния, но – в силу хронического монотонного вялотекущего протекания заболевания – на всю жизнь. По их мнению, он не способен «осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими», «не может понимать характер и значение уголовного судопроизводства и своего процессуального положения, не способен к самостоятельному совершению действий, направленных на реализацию своих процессуальных прав и обязанностей, не может участвовать в судебно-следственных действиях». За этими под копирку повторенными шаблонными формулами не стоит, как мы подробно показали выше, не только мало-мальски серьезного объективного обоснования, но явно видно произвольное истолкование под предвзятое исходное мнение: согласно этой позиции экспертов получается, что нет никакой разницы, имеем ли мы дело с вялотекущим типом течения или нет, хотя Международная классификация болезней 10-ого пересмотра, принятая с 1999 года и в нашей стране, разводит «параноидную шизофрению» и «вялотекущую шизофрению», в том числе и с параноидной симптоматикой, в разные кластеры. Одинаковые практические выводы в отношении этих диагнозов послужили использованию психиатрии в политических целях в 60-80-е годы и стали основанием исключения советских психиатров из Всемирной психиатрической ассоциации. Перед нами, казалось бы, в заурядном деле К., оживает старая стилистика и технология искусственного натягивания принципиально более серьезного диагноза в деле, которое уже приобрело политическое звучание. Недалекость экспертов – в их усердной ориентации на непосредственную атмосферу обстоятельств дела, хотя требовалась простая профессиональная добросовестность.
Отвечая на седьмой вопрос – «Нуждается ли К. в применении к нему принудительных мер медицинского характера, если да, то каких именно?» – эксперты заявляют, что он «представляет опасность для себя и окружающих», вопреки прямо противоположным свидетельствам об этом и несоответствию этому его клинического состояния за все последние 12 лет регулярного наблюдения ПНД. Пытаясь обосновать это, эксперты ссылаются на непрерывное течение, умалчивая о его вялотекущем характере и. не смущаясь, прибавляют нигде до сих пор не фигурировавшие «эпизодические обострения психопатологических расстройств», якобы «возникновение параноидной бредовой симптоматики», которую они из латентной превращают здесь в манифестную, и договариваются до того, что опасность для себя и окружающих связана даже с эмоционально-волевыми личностными нарушениями подэкспертного, хотя сами описывали диаметрально противоположный всему этому апато-абулический рисунок переживаний и поведения К.. Предложение экспертов направить К. на принудительное лечение нельзя рассматривать иначе, чем способ «закрыть дело» за счет судьбы больного человека. Наконец, нелепо предлагать принудительно лечить человека, который сам регулярно посещает ПНД и принимает назначенную терапию.
Наконец, на восьмой вопрос – «Если К. страдал и страдает психическим заболеванием, слабоумием или иным болезненным состоянием психики, отражается ли на его состоянии содержание под стражей в условиях камеры следственного изолятора, имеется ли угроза обострения заболевания или иная угроза его здоровью?» – эксперты пишут: «Вопрос № 8 не входит в компетенцию судебно-психиатрических экспертов». То, что содержание такого больного в СИЗО, в условиях изоляции от внешнего мира и привычной для него среды обитания, проведения следственных действий и ощущения предстоящей угрозы его жизни и здоровью, существенно ухудшит его психическое состояние, является несомненным и уже подтверждено конкретными фактами. Эксперты сами пишут, что подэкспертный почувствовал ухудшение своего психического состояния и начал заниматься аутотренингом, чтобы «не впасть в безумие». Уклонение экспертов от ответа на этот вопрос характеризует их самих и бросает очередную тень на учреждение, которое воспитывает таких экспертов.
Итак, заключение комиссии судебно-психиатрических экспертов от 24 июля 2012 г. № 690/а амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы К., 1975 г.рожд. нельзя признать ни объективным, ни всесторонним, ни полным. Оно отличается большим количеством внутренних противоречий и явной тенденциозностью.
Наряду с этим, вопреки описанной крайней противоречивости и тенденциозности заключения комиссии судебно-психиатрических экспертов, текст их заключения содержит достаточно весомых и красноречивых клинических свидетельств для обоснованных ответов на все заданные восемь вопросов.
К сожалению, располагая через запятую набор выхваченных изолированных симптомов, не ранжируя их по надежности и обоснованности, не пытаясь сложить их в несколько конкурирующих осмысленных клинических версий и обосновать перевес одной из них, исходя из которой и можно было бы ответить на все вопросы, эксперты проигнорировали элементарные клинические требования.
В результате, на все вопросы эксперты ответили неудовлетворительно, явно тенденциозно, прибегая к умолчаниям и даже выдумкам. Ни один из ответов не может быть признан научно обоснованным и тем самым не может быть положен в основу решения суда. Мы бы ответили на седьмой вопрос – «нет», а на все остальные – «да».
Учитывая чрезвычайно крупный прецедентный характер этого дела, которое станет предметом разбирательства всего профессионального сообщества, мы предложили бы направить К. на повторную амбулаторную экспертизу в Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского для рассмотрения в новом составе.
Ю.С.Савенко