Андрей никак не мог понять, зачем ему нужно идти в психоневрологический диспансер. Он не был там ни разу в жизни за свои 17 с половиной лет и не мог взять в толк, какое отношение ПНД имеет к постановке на воинский учет.
Тогда Марине пришлось все рассказать ему. Она не хотела ворошить прошлое, вспоминать период мучительного развода с отцом Андрея. Мальчику тогда было двенадцать лет, и Марина очень боялась, что он будет тяжело переживать развод родителей. Трудный возраст, вынужденный переход в другую школу, да еще и развод – это может быть слишком для неокрепшей психики подростка. И Марина решила сходить на консультацию к психиатру, одна, без Андрея. Узнать, как помочь ему пережить сложный период, как правильно вести себя, чтобы не оттолкнуть сына, не потерять его доверие. Врач районного ПНД сочувственно выслушала Марину, дала ей рекомендации, даже поделилась своей личной историей – оказывается, у нее самой ребенок с аутизмом, и ради своей дочери она даже переквалифицировалась из педиатра в психиатра. Марина еще пару раз заходила в ПНД (одна, Андрей ничего не знал об этих визитах), рассказывала, как дела, спрашивала совета. Потом ситуация наладилась, тяжелый период отошел в прошлое, и Марина благополучно забыла о существовании ПНД. Пока он не напомнил о себе через несколько лет.
Андрею исполнилось 17 лет, и он получил «письмо счастья» – повестку из военкомата. Надо сказать, забегая вперед, что Андрей готов отдать Родине воинский долг, и, более того, свою будущую деятельность некоторым образом связывает именно с этой сферой.
Так вот, в военкомате-то и выяснилось, что, оказывается, Андрей с 2011 г. состоит на консультативном учете в ПНД. Хотя не был там ни разу. Марина в ужасе побежала к заведующему диспансером. Тот выслушал ее и пообещал, что если эта ситуация – результат врачебной ошибки, то она будет исправлена. И предложил Марине пообщаться с тем врачом, который поставил Андрею диагноз. Марина говорит: «Я не могла поверить в то, что взрослый человек, профессионал, может так себя вести – поставить диагнозу ребенку, которого даже не видел!» Марина попыталась воззвать к совести врача, но в ответ получила следующее: «Если узнают, что я принимала Вас без ребенка, то мне попадет…» Как «попало» Андрею с Мариной, похоже, никого не волновало.
Марина пыталась разрешить дело мирным путем, даже согласилась привести Андрея (заведующий предложил, чтобы Андрей побеседовал с психологом, а они потом примут решение). Итак, Андрей пришел в ПНД в начале мая 2016 г., побеседовал с психологом, затем психолог, не оформив разрешения у 17-летнего Андрея, начал проводить тестирование. В итоге заведующий ПНД предложил снова встретиться через несколько дней, но уже в другом составе: Андрей, Марина, он и два врача-психиатра. Марина согласилась и на это. Но уже на следующий день ей позвонили и сообщили, что по их случаю был проведен консилиум (на котором, уже по традиции, Андрей не присутствовал) в составе пяти врачей, принявших решение пригласить некоего научного сотрудника (Марина не запомнила его регалий и фамилии) для освидетельствования Андрея.
Марина поняла, что дело затягивается, надежды на мирное урегулирование мало. И решила воспользоваться квалифицированной юридической помощью, наняв адвоката. Когда с помощью адвоката она получила доступ к карте Андрея, Марина не могла поверить своим глазам. Оказалось, что военкомат еще несколько лет назад направлял запрос в ПНД относительно тогда еще 14летнего Андрея (на что военком сделал большие глаза и сказал: «Да мы вас знать не знали до постановки на учет!») и ПНД направил соответствующий ответ. Далее: Андрею аж пять лет назад вызывали неотложную психиатрическую помощь (к сожалению, отдел здравоохранения не смог ни подтвердить, ни опровергнуть это, т.к. данные о вызовах хранятся в течение трех лет, а прошло уже пять). Затем – Андрей лежал в психиатрической больнице (тут удалось получить ответ на запрос: в архивных данных информация об Андрее не найдена, он никогда не обращался в эту больницу). Ну, и наконец, — Марина насчитала восемь диагнозов, поставленных Андрею («Господи, — говорит Марина, — да он уже инвалидность должен был получить!»). Этого хватило (с избытком) Марине, чтобы понять: «рука руку моет», и «честь мундира» сотрудниками районного ПНД понимается весьма своеобразно.
Пришлось извлекать топор войны и начинать наступление: прокуратура, Минздрав и т.д. Так Марина с Андреем оказались в НПАР, где специалисты Ассоциации проводили Андрею комиссионное психиатрическое освидетельствование.
Андрей сейчас учится на 3 курсе известного ВУЗа, прекрасно успевает, поддерживает хорошие отношения с сокурсниками, не испытывает проблем ни в учебе, ни в общении. Андрей увлекается рисованием и занимается с детьми в качестве волонтера в одной из общественных организаций. Он хочет продолжить обучение в Институте новых информационных технологий при ФСБ России, что, конечно, невозможно при наличии психиатрического диагноза.
Специалисты НПА России в результате обследования пришли к выводу, что Андрей не страдает никакими психическими расстройствами, органические изменения личности не обнаружены, в лечении и наблюдении у психиатра не нуждается.
Марина говорит: «Мне до сих пор сложно поверить, что можно так легко, не видя ребенка, поставить диагноз и сломать ему жизнь. И откровенно покрывать друг друга… Я не хочу никого наказывать, я не жажду крови. Я хочу одного – снять несуществующий, несправедливый, ошибочный диагноз, поставленный моему сыну».
На сегодняшний день Марина пока не получила ответов на свои обращения в Прокуратуру и другие инстанции. Но мы надеемся, что она сумеет добиться своего, а заключение экспертов НПАР поможет ей в этом. Мы будем следить за ситуацией.
Думается, что громкие слова и обличения в адрес так называемых «врачей» здесь не уместны, факты говорят сами за себя. Нам, также как и Марине, трудно в это поверить, но, к сожалению, в советско-российской психиатрии бывало всякое…
Евгения Адрова