Помните, у Булгакова, в ту самую, праздничную полночь, когда Маргарите вернули Мастера, Коровьев забирает из психиатрической больницы историю болезни, и исчезает Мастер, как будто и не было его вовсе, и не оставлял он свой след в бесчисленных документах, исправно производимых советской бюрократической машиной? «Нет документа, нет и человека», – говорил Коровьев. Думаете, это вымысел, выдумка, плод фантазии великого художника? За мной, читатель, и я покажу Вам такую историю, случившуюся в 21 веке. Да, велик был Булгаков, как он сумел описать то, что было и то, что будет…
Так вот, слушайте. Жила-была девочка Наташа со своими мамой и папой. Все у них было хорошо. И вот однажды, Наташа, приехав в гости к родственникам в Краснодарский край, узнает, что у нее есть сводный брат. Что мама, ее родная мама, отказалась от него еще в роддоме, и его усыновила какая-то женщина и что живут они вот здесь, рядом. Как дальше жила Наташа с этим, я не знаю, сумела ли и стала ли выяснять причины, побудившие маму сделать то, что было сделано, тоже не знаю. Знаю только, что Наташа брата видела, и даже общалась с ним и его приемной мамой в свои приезды к родственникам. А потом… потом началась у каждого своя жизнь: институт, работа, замужество… мама болела… Приезды к родственникам становились все реже. И они потерялись.
После смерти мамы Наташа стала разыскивать брата. Но он пропал практически бесследно: родственники, тетя и дядя мамы, были уже очень старыми, почти не выходили из дома и мало что слышали о Косте, назовем его так. Все, что Наташе удалось выяснить, собирая информацию буквально по крупицам, объездив при этом Краснодарский и Ставропольский край, так это то, что брат поступил в институт на факультет журналистки, но проучился там недолго (то ли сам ушел, то ли исключили), потом вместе со своей приемной мамой переехал в Ставропольский край, а затем они с мамой примкнули к какой-то секте. Какой? Когда? Здесь следы терялись, и никто не мог Наташе помочь.
Тогда она написала в программу «Жди меня», и вскоре получила ответ, который заставил ее радоваться и ужасаться одновременно. Брат нашелся. В больнице для психохроников в Ставропольском крае. Наташа с мужем собрались и поехали туда.
Наташа говорит:
— Да, это был он, я его узнала. И он меня узнал, правда, не сразу. Он тогда был в более-менее хорошем состоянии, но все равно было видно, что он болен. Он был одет в какие-то жуткие лохмотья, на руках цыпки, вокруг рта болячки. Им там не разрешают днем лежать в постели, они все время на улице. Хорошо еще, климат теплый. Но к вечеру становится очень холодно – там горы недалеко. Я принесла ему одежду, переодела – а на следующее утро он был опять в этих же лохмотьях. Но мой вопрос, куда делась хорошая одежда, мне ответили, что, наверное, кто-нибудь из больных забрал. И было ясно, что никто не собирается делать что-либо по этому поводу.
Самое интересное выяснилось в кабинете главврача, где Наташе показали толстенную медицинскую карточку Кости. У него нет никаких документов. Вообще. Их не было, когда он к ним поступил. С тех пор прошло 10 лет. Документов так и нет. Расспросив Костю, когда он был в состоянии ремиссии, сотрудники сделали запросы в те места, где он предположительно родился и жил, учился – отовсюду пришли отрицательные ответы. В месте рождения пропал архив, и восстановить документы невозможно, в других – сведений недостаточно или нет вообще. Костина приемная мама пропала уже давно, и никто о ней ничего не знал.
Я Наташу спрашиваю: а институт? Ведь учился же он там как-то? При поступлении же подавал какие-то документы? Должно было личное дело храниться в архиве?
Наташа отвечает:
-Наверное, они в институт запрос не делали. А я туда звонила, мне ответили, что помнят такого мальчика, да, талантливый был. И все. А он еще сейчас стихи пишет.
Когда Наташа приехала, ей главврач сказал: забирайте его. Хоть сейчас. Это было пять лет назад, и Наташа смогла вывезти Костю на автобусе – для покупки билета до Москвы не требовалось никаких документов. Дома у Наташи Костя продержался ровно месяц.
Наташа говорит:
— Он все время плакал и звал маму. А потом стало совсем плохо, и его забрали в больницу. Мы думали, его положат в стационар в Москве или хотя бы в области, мы были готовы заплатить, все, что угодно. Но у него не было никаких документов, и его отправили обратно. В ту же больницу, в Ставропольский край.
Наташа ездила туда еще раз. Она общалась с родственниками, теми самыми старенькими дядей и тетей. Они готовы подтвердить, что Костя – это Костя. Она нашла еще несколько человек, которые помнят Костю и его приемную маму. Наташа и ее муж очень хотят забрать Костю к себе. Если можно, то домой. Если нет – то в ПНИ, где они смогут Костю навещать, помогать ему, участвовать в его жизни. В больнице Костю готовы отдать хоть сейчас. Но это невозможно до тех пор, пока у Кости нет документов. Как только речь зайдет об оказании ему психиатрической помощи – его тут же опять отправят в Ставропольский край. Наташа это понимает, как понимает и то, что помощь ему нужна, Костя действительно болен.
Теоретически установление личности Кости возможно, даже если не удастся найти и восстановить какие-либо документы – для этого необходимо обратиться в миграционную службу с заявлением об установлении личности, и быть готовым представить свидетельские показания, а также хотя бы какие-то документы, подтверждающие факт его рождения и нахождения на территории Российской Федерации (это необходимо для подтверждения гражданства РФ) – в Костином случае это медицинские документы и вся история запросов по поводу восстановления документов. Это довольно долгий процесс, и этим нужно заниматься.
Наташа говорит: «Ехать в Ставропольский край далеко, больница находится в станице, в удалении от районного центра, там нужно будет жить какое-то время, пока будут оформляться все запросы, и приехать придется не раз – это дорого, и я не могу часто и надолго уезжать. Я могла бы отправлять все эти запросы в ЗАГС, милицию и т.д. сама, чтобы как-то найти его следы. Но на каком основании? Я так поняла, что пока я не могу доказать наше родство, я ему никто. Доверенность? А кто мне ее выдаст, и кто заверит? Главврач больницы, конечно, на это не пойдет. Да и как он может удостоверить личность человека, у которого нет ни одного документа?»
И вот Наташа в Москве, а Костя – в больнице в Ставропольском крае. И знаете, эта история удивительна не только тем, что человек прожил в больнице столько лет – и его как будто нет ни для кого. Нет бумажки – нет человека. Удивительна она тем, что есть люди, которые готовы ему помочь и взять его к себе домой. Обычно отношение к психиатрическим больным, будь они хоть родственниками, своеобразное – от них стараются избавиться, сделать вид, что их нет. А здесь все наоборот – для системы человека нет, а для близких – есть. «Ну что ж, люди как люди… Милосердие еще иногда стучится в их сердца…»
Я думаю, это далеко не единственный случай. И если у здоровых людей еще есть какие-то шансы установить личность самостоятельно или с помощью родственников, то людям с психическими расстройствами это сделать очень сложно. Ведь бывают такие случаи, когда человек вообще не помнит, кто он, или называется чужим именем… И эти люди никому не нужны: ни больнице, сотрудники которой не станут тратить свое время на установление личности таких людей и восстановление их документов – это очень длительный и трудоемкий процесс, ни родственникам… Они лежат в больницах на так называемых «социальных койках», получают минимальное лечение… Те, кому еще повезло. Кто попал в больницу, а не сгинул на улице…
Сейчас много говорят переходе от институционализированной к общественно ориентированной психиатрии. Мне кажется, случай Кости и Наташи – прекрасный пример того, как маленькое сообщество — семья готова принять на себя заботу о больном, но наталкивается при этом на массу преград. Хотя должна получать всяческую поддержку и помощь, в первую очередь, от психиатров. И случай этот ставит перед нами массу вопросов: сколько таких людей, не имеющих документов и родственников, не помнящих своего имени, находятся в стационарах по всей России? Какова их судьба? Почему семья, готовая принять на себя заботу о психически больном родственнике и жить вместе с ним — такой редкий случай даже в огромной практике НПА? Насколько наше общество готово к переходу к помощи с опорой на сообщество?
Пока все эти вопросы ждут своих ответов, специалисты НПА будут помогать Наташе в решении судьбы ее брата Кости.
Евгения Адрова