10 февраля 2012 года руководитель общественной приемной НПА России участвовала в судебном заседании по поводу признании недееспособной гр-ки Герасимовой В.Г., 1939 г.рожд.
Виктория Герасимова [ Имя и фамилия изменены ] родилась третьим ребенком в семье и с детства отставала от сверстников в физическом и психическом развитии. Ходить начала в возрасте 1,5 лет. В школу пошла в 8 лет, однако обучаться в массовой школе не смогла, не усваивала учебный материал, трижды дублировала первый класс, во вспомогательной школе обучаться не стала. Мать пыталась привить дочери трудовые навыки, однако особого успеха не достигла. К 29 годам, когда Герасимова впервые была осмотрена врачебно-квалификационной комиссией ПНД г. Москвы, она не знала, что такое времена года, не могла назвать месяц и число, чтением, письмом и счетом не владела. Могла выполнять только самую простую ручную работу, пришивать пуговицы. Ей был установлен диагноз . "органическое заболевание центральной нервной системы с отставанием в умственном развитии и педагогической запущенностью" и оформлена II группа инвалидности. Впоследствии оставалась бездеятельной, дома лишь иногда помогала матери, стирала себе мелкие вещи, штопала чулки, мыла посуду, чистила картошку. Была неуклюжа, медлительна, угловата в движениях. Запас слов у Герасимовой всегда был крайне ограничен, она понимала только элементарные вопросы, круг ее интересов был ограничен домашними делами. При этом она была мягкой и послушной и потому не создавала особых проблем родителям. Наблюдалась в ПНД с диагнозом: "олигофрения в степени глубокой дебильности на грани с имбецильностью", "нерезко выраженная имбецильность неуточненной этиологии".
С 1969 г. у Герасимовой стали отмечаться судорожные припадки с потерей сознания, возникавшие сначала в ночное время, а затем и днем. После припадков чувствовала сильную слабость. На приемах у психиатра находилась в ясном сознании, но неточно ориентировалась во времени и не могла самостоятельно сообщить о себе необходимые сведения. .Улыбалась, щурила глаза, причмокивала губами, облизывала их. Не всегда осмысливала задаваемые ей вопросы, была вялой, амимичной, обстоятельной, застревала на мелочах. Ее лечили люминалом и смесью Серейского, а затем она получала также финлепсин, аминазин и диакарб. В результате лечения припадки стали значительно реже, и Герасимова была оформлена на работу в надомный цех лечебно-трудовых мастерских, где занималась клейкой пакетов и банковских и библиотечных конвертов, изготовление пакетов больших размеров освоить так и не смогла. Работала вяло, малопродуктивно. Дома также была безинициативной, отказывалась ходить на прогулки, даже не выходила на балкон, говорила, что ей "не интересно". В записях психиатра на протяжении многих лет отмечалось, что суждения Герасимовой остаются крайне незрелыми, по-детски наивными, круг интересов узок, а мышление носит сугубо конкретный характер. Объяснить смысл пословиц и поговорок она никогда не могла, так и не научилась читать и писать, а счетные операции выполняла только в пределах малых цифр. Существенной динамики в состоянии Герасимовой психиатры не отмечали. С 1986 г. (47 лет) Герасимова перестала посещать ПНД и в 1995 году ее карта была сдана в архив. Был установлен диагноз "органическое поражение центральной нервной системы (родовая травма) с невыраженной имбецильностью". В 1996 и 1999 гг умерли мать и отец Герасимовой, и она проживала с племянником, который о ней заботился. После неожиданной смерти племянника в 2011 г. Герасимова осталась проживать с его гражданской женой, а родственники обратились в муниципалитет с заявлением о том, что Герасимова "не способна принимать решения, не может сама себя обслуживать (мыться, готовить, приобретать продукты и хозяйственные товары, производить уборку, выходить из квартиры одна), нуждается в постоянной посторонней помощи». Специалисты муниципалитета провели проверку условий жизни Герасимовой, отметили, что последняя "от беседы с представителями муниципалитета и сотрудником ОВД отказалась, на приветствие и вопросы реагировала негативно, неадекватно" , и по просьбе родственников обратились в районный суд г. Москвы с заявлением о признании Герасимовой недееспособной.
Герасимова на судебном заседании присутствовала, сказала, что является собственником квартиры, хотя наследство она не оформила, поскольку "старшая не дала". В настоящее время проживает с "Татьяной", отчество и фамилию которой "пока не помнит", "по-моему, Александровна".. Знает ее 8 лет, отношения у них хорошие. Возражала против проведения в отношении нее экспертизы, "пусть, кто назначал, сама и идет. Маша пускай сама идет на экспертизу, я с родителями не ходила, с ней тем более, отдельно тоже не пойду", "не хочу, чтобы эксперт ко мне приходил, ко мне никогда никто из врачей не приходил".
А вот как описан психический статус Герасимовой во время проведения амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы в Центре социальной и судебной психиатрии им. Сербского: « Внешний вид достаточно опрятный, одета по погоде. Держится напряженно, скованно. Мимика и жестикуляция маловыразительные, подэкспертная постоянно стереотипно морщит нос, приподнимает брови, раскачивается туловищем взад-вперед, старается отвернуться от собеседника, при этом на лице вне зависимости от контекста беседы постоянная улыбка. В контакт вступает неохотно. Речь обычная по темпу, голос с детскими интонациями. На вопросы отвечает односложно, порой только после повторения одного и того же вопроса. Грамматически верно строит предложения, словарный запас скудный. Не может указать текущую дату, время года: "осень скорее всего… а может и зима". Правильно называет свое имя, отчество и фамилию, ошибочно указывает дату своего рождения – "1942", а также свой возраст: "90 уже мне", тут же спонтанно добавляет: "А сестра еще старше, ей – 80". Через несколько минут про свой возраст говорит: "мне 50 лет". Не знает, где находится, может указать только город: "в Москве сейчас, этого района не знаю", затрудняется назвать номер своей квартиры, этаж дома, на котором находится квартира. Цели экспертизы также не знает. Постоянно порывается прекратить общение с врачом, привстает со стула, хочет выйти из кабинета: "Не люблю я с врачами говорить, эта целая история и биография. Разговаривайте с Таней, с моей снохой, она вам все расскажет". Жалоб не высказывает: "Здоровая я сейчас, и всегда была, никогда ничем не болела, ходила в диспансер, там пенсию назначали". Анамнестические сведения сообщает отрывочно, на просьбу датировать те или иные события, указать, когда они произошли, называет случайные цифры, чаще всего – "лет 10 назад". При этом может в ходе повторного обсуждения того же факта биографии назвать совсем другой год. Не знает даты смерти своих родителей: "мама умерла в 1955 году, а папа – не знаю". Крайне поверхностно ориентирована в простых бытовых вопросах. В то же время заявляет, что может делать сама "все, что угодно: пол мести, посуду мыть, на стол накрывать – три тарелки надо ставить, три чашки". Не знает размера своей пенсии: "она в банке лежит, за ней Таня ходит, в магазин тоже сама не хожу, мне ни к чему ноги пачкать"; размера ежемесячных коммунальных платежей: "всем Таня занимается, мне не интересно это". Говорит, что помимо того, что получает пенсию, ей помогают "жилички": "Живут у меня в квартире, хорошо платят, но пока денег не давали". Заявляет, что "с удовольствием стала бы жить одна, но не получится, не хочу". О своем обычном времяпрепровождении рассказывает: "сижу, телевизор смотрю, это моя работа, гляжу передачи про танцы и любовь, гулять хожу со снохой, одной гулять милиция не разрешает". Сообщает, что "ходила на выборы потому, что нельзя не ходить. Если не сходить, то ругаться будут, двойка будет, голосовала за Медведева и Путина, Жириновский и Зюганов надоели". Себя характеризирует вспыльчивой, "тяжелой", раздражительной, "когда ссоримся дома, то бывает, что кричу, но руки не распускаю". Говорит, что ее "постоянно таскает в суд сестра", "хочет в больницу положить", "в больницу не поеду, пусть Машка сама едет, на суде откажусь от Машки, скажу, чтобы ей закрыли рот, хочу с Таней жить". Внезапно заявляет: "Все, больше не хочу с вами разговаривать, надоело, с Таней дальше говорите", отворачивается от собеседника, замолкает. Обманов восприятия не обнаруживает. Активно бредовых переживаний не высказывает».
Далее эксперты Центра им. Сербского (Д.Н.Корзун, Н.В.Лазько и А.С.Шаманаева) пришли к выводу, что « в связи с неясностью клинической картины решить диагностические и экспертные вопросы в отношении Герасимовой В.Г. в амбулаторных условиях не представляется возможным. Герасимовой В.Г. рекомендуется проведение стационарной судебно-психиатрической экспертизы.»
Надо заметить, что суд даже не ставил вопрос о том, каким именно психическим расстройством страдает В.Герасимова. На разрешение экспертов были поставлены следующие вопросы:
И вот на эти вопросы эксперты не смогли найти ответ после своего весьма внимательного обследования (о чем можно судить по содержательной части заключения экспертов). «Неясность клинической картины» перевесила все доводы здравого смысла. Судья просто не могла найти слов от возмущения: «Да они что там сами с ума посходили? Зачем же бабушку в больницу? Она ведь там и умереть может, она ведь никогда из дома не выходила!».
Судья охотно приобщила к материалам дела заключение комиссии НПА России о том, что «интеллектуально-мнестическое снижение, имеющееся у Герасимовой, выражено столь значительно, что лишает ее способности понимать значение своих действий и руководить ими», и назначила повторную амбулаторную судебно-психиатрическую экспертизу в ГКПБ № 1 им. Алексеева.
Н.В.Спиридонова