$title="Вилли Майер-Гросс. Феноменология анормальных переживаний счастья"; $description=""; $pre="mayer-gross.htm"; $next="zirkin.htm"; require($_SERVER['DOCUMENT_ROOT'] . '/inc/_hdr.php'); ?>
Zeitschrift für Pathopsychologie, 1914, 2, 588-610
Ключевые слова: экстаз, эмоции, счастье, мания, опыт религиозного озарения
Содержание
I. Введение
II. Экстаз
III. Аффект счастья
IV. IV. Резюме и заключение.
Попытка описать и классифицировать эмоции сталкивается с двумя препятствия: не существует феноменологических границ или классификационных принципов ни для дифференциации эмоций от других психологических проявлений; ни для различения эмоций друг от друга. Но трудности определений не должны служить препятствием для исследователей, стремящихся к описанию. Только через это может быть создана терминология психологических феноменов. Поэтому мы будем следовать позиции Морица Гайгера (M. Geiger) (A), который описывает природу эмоций как «составляющих переживания сознания».
В отсутствие феноменологии эмоций, описание анормальности также не может быть феноменологически выведено. Мы склоняемся к тому, чтобы именовать анормальными те феномены, которые не являются психологически понятными по Ясперсу (Jaspers, 1912a). Но в том, что касается эмоций, есть особые сложности. Эмоции могут быть вызваны болезненными состояниями, которые не имеют никакого отношения к другим психическим переживаниям. Примером могут служить бессвязные необъяснимые проявления «искусственно сделанных эмоций» при шизофрении, странность которых не допускает никаких феноменологических объяснений. Все остальные известные патологические аффективные состояния, такие как чувство неадекватности депрессивных больных, эйфория пациентов с парезом, и т. д. вполне понятны в свете целостной психической картины. Здесь для нас возможны только два варианта: или мы называем анормальными те эмоции, которые составляют часть какого-либо анормального симптомокомплекса; или мы утверждаем, что анормальных эмоций вовсе не существует (что непостижимо) – все эмоции, которые встречаются в анормальных психических состояниях, – это понятные эмоциональные сопровождения целостного психического нарушения. В последнем случае нет особой необходимости в феноменологии патологических эмоций. Нам потребуется только феноменология эмоций, нормальных и анормальных.
Все же можно рассмотреть ситуацию, в которой анормальные эмоции, в нашем понимании термина, существуют. Для этого нужно показать, что психологически непонятная эмоция (не выводимая из предыдущего психического опыта) существенно влияет на всю картину анормального психического состояния. Этот аргумент приводит нас к вечной загадке превалирования бредовой идеи, а не анормального аффективного состояния, если не считать того, что мы изложили вопрос не с точки зрения причинно-следственных отношений, а с точки зрения понимающей психологии. Тем не менее, в индивидуальном случае провести такое различение трудно. Например, если мы хотим решить, является ли грандиозность (переживаний) пациента с парезом следствием его эйфории или эйфорию лучше понимать на основе его экспансивных идей. Чтобы избежать излишних теоретических противоречий, лучше обойти такие «пограничные» случаи, и начать и ограничить свой анализ теми – совсем нередкими – клиническими состояниями, в которых эмоции, отчетливо влияют на изменение общего психического состояния. Именно в этом смысле идея анормальности будет использована в данном исследовании. В каждом индивидуальном случае важно определить эмоциональный вклад во всю целостность психического переживания и разъяснить природу вовлеченных эмоций.
Главным образом по практическим соображениям мы выделили среди этих переживаний эмоции счастья. Причина такого выбора в том, что нам нужен наглядный материал, основанный на литературных описаниях и описании клинических случаев в историях болезни, а эти источники всего богаче в сфере необычных переживаний удовольствия.
Метод опроса – это метод экзистенциального, эмпатического описания. Этот метод отличается представлением, что наблюдение становится достоверным не тогда, когда оно повторяется, но то, что наблюдается в единичном случае при строго определенных условиях, может быть расценено как валидное само по себе. И все же вследствие неизбежного несоответствия между языком и психической реальностью, те случаи, когда в сходные феномены регистрируются в большинстве описаний, являются предпочтительными.
Большая часть того, что нас интересует, описана недвусмысленно и живо (в терминах популярной психологии) в поэтических текстах, однако мы постараемся не использовать чисто художественные описания. Стремление к достоверности никогда не занимает первое место в художественной литературе, так же как в религиозных свидетельствах. Это хорошо выражают следующие слова Ницше: «Для поэта метафора не просто риторическая формула, но картина, которой его сознание фактически замещает понятие».
Наиболее ценными данными, конечно, являются самоотчеты пациентов с высоким культурным и образовательным уровнем. Наша главная цель состоит в том, чтобы путем внимательного анализа природы эмоций сопоставить два ряда переживаний, в которых чувство счастья играет решающую роль. Связь с обычными феноменами эмоциональной жизни, если она обнаруживается, рассматривается в обязательном порядке, даже ценой отклонений от главного направления исследования с тем, чтобы изучение могло быть встроено в доступный корпус научного знания.
Мы начнем с переживания, наиболее важной чертой которого является его эмоциональное содержание. Переживания сознания являются центральной частью всего психического состояния, внешняя реальность и воля отводятся на задний план всех сильных эмоций. Это состояние сознания переживается субъектом как необычное и из ряда вон выходящее. Тем не менее, экстаз, как мы назовем этот феномен, редко описывается адекватно.
Здесь следует дать некоторые комментарии относительно описания эмоциональных переживаний. Необходимо учитывать три важных источника ошибок при оценке самоотчетов об эмоциональных переживаниях; первый – фактический, два других - лингвистические:
1. Geiger (A) первый обратил внимание на тот факт, что актуальные эмоции, эмоциональная окраска воспринимаемой внешней действительности часто отражают память о прошлых эмоциях. С одной стороны, это облегчает задачу оценки эмоциональных особенностей внешней реальности; с другой стороны, реальность тогда приобретает большую яркость, чем это подтверждается всем сознательным опытом.
2. Лингвистически грамотный человек вносит в классификацию феноменов, общепринятые слова и разговорные выражения, но сущности могут выскальзывать из этих общих фраз и оказаться утраченными. Многие религиозные свидетельства, например, заставляют усомниться в словах пророков.
3. Лингвистически неграмотный человек ограничивает себя простыми картинами или описанием подчеркнуто физических ощущений.
Эти соображения неизбежно ведут нас к тому, чтобы рассмотреть примеры из литературного творчества одаренных людей, не подвергая сомнению их исключительную эстетическую или религиозную ценность.
Вот как Heinrich Seuse (Buber, 1921а) описывает переживание счастья, которое мы исследуем:
Он стоял всеми покинутый и одинокий, но душа его была переполнена радостью внутри или вне его тела. Он видел и слышал то, что никто не в силах выразить словами. Это было вне какой-либо формы или существования, и все же полно радостного удовольствия всех форм и способов существования. Его сердце томилось, жаждало чего-то, и тем не менее было удовлетворено, его душа радовалась, и он чувствовал себя непринужденно; его желания осуществлены и все просьбы выполнены. Он не делал ничего, только пристально смотрел в лучезарный образ и стремился к самозабвению и забвения всех вещей. Он не мог сказать, день сейчас или ночь. Это была потрясающая благодать вечной жизни внутри его нынешней неподвижности и спокойного чувствования…. Этот бурный восторг продолжался часа полтора; и все это время он не знал, оставалась ли душа в его теле или была отделена от него… Когда он пришел в себя, то почувствовал что он как будто вернулся из другого мира. В этот краткий миг в его теле было столько боли, что он не мог представить, что можно пережить такую боль за такое короткое время, разве что умирая.
Даже если мы вычленим несколько черт этого феномена, мы все еще будем далеки от понимания природы переживания. Важно продолжать анализ и провести сравнение с другими подобными случаями.
Вопрос в том, как могут эмоции полностью подчинять себе сознание, что, как мы видим, является отличительным признаком экстаза. Внешний мир и все проблемы осознанного понимания исчезают: «забвение себя и всех вещей»; «он не мог сказать, день сейчас или ночь». Роль эмоций можно понять через то, что так наглядно описано как «лучезарный образ», как восприятие с помощью зрения и слуха, при котором «все было вне формы или существования и все же было полно радостного удовольствия всех форм и способов существования». Эта метафора внутреннего света или сияния, которая встречается почти во всех описаниях экстаза, так же как приписывание сладосности схожим эмоциональным переживаниям, отражает ориентацию на внешнюю реальность (James, 1963 а).
Другая характерная черта экстаза – полное спокойствие, отсутствие всякой борьбы или усилий воли: «Его сердце томилось, жаждало чего-то и было тем не менее удовлетворено… его желания осуществлены и все просьбы выполнены». Нет сознания какой-либо внутренней или внешней активности и совсем нет желания рассказывать об эмоциональных переживаниях. Все, о чем сообщает личность в состоянии экстаза – это ее удаление от мира. Для иллюстрации этого «спокойного состояния» приведем следующее описание У. Джеймса (1936 b):
Прошлая ночь была сладчайшей ночью моей жизни. Никогда прежде я так не наслаждался светом, вечным покоем и сладостью небес в моей душе. Мое тело не испытывало при этом ни малейшего волнения … всю ночь я испытывал непрестанное, чистое и живое чувство небесной сладости удивительной любви Христа, его близости ко мне, и моего ответного чувства к нему, как дорогому и близкому существу; с невыразимым сладостным покоем души…. Мне казалось, что я ощущаю жар божественной любви, непрерывным потом сладкого света спускающийся с небес из сердца Христа в мое сердце…. Мне казалось, что я всплываю и плыву в этих ярких, сладких лучах, как потоки воды, плывущие в лучах солнца…. Это было удовольствие без малейшей муки, которое никто не мог прервать. Это была сладость, в которой растворилась моя душа; казалось это все, что может вынести мое слабое тело.
Проиллюстрируем теперь примерами это чувство пассивности, которое характеризуется отсутствием какого-либо побуждения сообщать о своих переживаниях. Первый пример - в форме показательного сравнения:
В этом состоянии душа, как малое дитя, которое еще у груди матери. Мать держит его на руках и ласкает. Она кормит его чистейшим молоком, хотя он даже не шевелит губами... Господь желает, чтобы наши желания удовлетворились впитыванием молока, которое Его Величество льет нам в рот, и чтобы мы получали удовольствие от этой сладости, даже не зная того, что она исходит от Бога. (James, 1963 c).
К моему облегчению Господь пришел и избавил мою душу от бремени и тяжести греха. Все мое тело трепетало с головы до ног, и моя душа наслаждалась сладостным миром. Удовольствие, которое я затем испытал, было неописуемо. Счастье продолжалось около трех дней, и все это время я ни с кем не говорил о своих чувствах. (James, 1963 d).
Эмоциональные переживания во время состояний экстаза не находят выражения в произвольном поведении в окружающем мире, но направлены против личности, угрожают ей и ведут к ее подавлению. Эта тенденция относительно подавления личности эмоциями – которую Seuse обозначает как сомнение относительно того, находится ли душа «внутри или вне его тела», - очень ясно описана в цитируемом тексте мистера Джонатана Эдвардса. Уместно также привести здесь отрывок из автобиографии Аристида из Смирны (Mish, 1950), в котором он приписывает свои переживания после купания в ручье божественному вмешательству Асклепия:
Внутренне это было почти то же самое. Это не было ни чувство удовольствия, ни такое переживание, которое может быть описано как разновидность человеческой радости. Это было несказанное чувство благоденствия, которое заставляет все тускнеть перед лицом настоящего, так что когда я проснулся, я, казалось, не видел ничего кроме Бога, настолько я был близок с ним.
Мориц Гайгер [ Мориц Гайгер (1880-1937)– ученик Э.Гуссерля, автор многих работ по феноменологии чувств, воли, эстетических переживаний, испытавший влияние критической онтологии Николая Гартмана (прим. ред.) ] (B) был первым, кто отметил, что потеря «я» во время эмоционального переживания тесно связана с феноменом слияния личности и объекта. Гайгер показал, как переживания распада, так же как расширения «я» во время эмпатического созерцании произведений искусства могут возникать от слияния настроения, спонтанно вызванного эго, и того, которое исходит от объекта. Но состояние экстаза, как мы видели, беспредметно и, таким образом, когда личность предается этому состоянию, она слита с чем-то совсем общим: Богом, Всем.
С этой точки зрения, мы можем сравнить три вида переживаний. Первый не может быть точно определен как экстаз, хотя его отличает то, что состояние «я» определяется подавляющей эмоцией, и «я» приносится в жертву эмоции, хотя, конечно, на более поверхностном уровне личности. Этот, а также второй вид переживания ясно указывают на то, что причиной внутренней гармонии является эмоциональная окраска внешней ситуации, в то время как третий вид не содержит ничего, кроме переживания экстаза, выражающегося в желании «обнять всех» и в растворении «я».
…Быть одному довольно неприятно. И стоя под теплым дождем, когда эти мысли преобладали, я внезапно почувствовал сладостное и благодатное единение с Природой, в рисунке капель дождя, в каждом пейзаже и звуке у моего дома создалась вдруг безграничная и необъяснимая доброжелательность, аура, поддерживающая меня…. Каждая сосновая иголочка поднималась и росла, выражая симпатией и дружеское отношение ко мне... Я ясно осознавал существование чего-то родственного мне…. (James, 1963 e).
Я помню ночь и то место на вершине холма, где моя душа открылась, как будто в Бесконечность. Это было совместное движение двух миров, внутреннего и внешнего. Это была глубина, зовущая в глубину, - глубина, открывшаяся внутри меня благодаря моей собственной борьбе, в ответ на непостижимую глубину снаружи, выходящую за пределы звездного пространства. Я стоял наедине со своим Творцом, и вся красота мира…. Я не искал Его, но чувствовал, что моя душа в полной гармонии в Ним. Обычный смысл вещей померк. На мгновение не осталось ничего, только невыразимая радость и восторженность. Это переживание невозможно описать. Это было подобно действию грандиозного оркестра, когда отдельные ноты сливаются в одну растущую гармонию, заставляя слушателя чувствовать лишь то, что его душа вознеслась ввысь и переполнена чувтсвами (см. отчет священника в сборнике манускриптов Starbuck’а у Джеймса (James, 1963 f)).
В то время как я и не думал об этом и ни на что не рассчитывал, моя душа была внезапно вознесена богом, я обнимал весь мир, и мне казалось, что я стою уже не на земле, но на Небе, с Богом. Это приподнятое состояние, в котором я находился, превосходило все, что я пережил прежде. Оно было так безмерно, так чисто и ясно, таким облагораживающим и просвещающим, что я чувствовал, что с ним не сравнится никакое другое состояние бытия. (Buber, 1921 b; для сравнения см. также James, 1963 g).
Эти описания незаметно привели нас к пониманию того, что в состояниях подлинного экстаза мы находим растворение «я». Можно приводить примеры и анализировать связанные с этим проблемы, и здесь мы отсылаем читателя к Мартину Буберу, который полагал, что в центре всех мистических переживаний было «бытие как единичность, единственность» и дал богатый материал этого. (Buber, 1921 c). Однако эти рассуждения уводят нас от изучаемой нами темы к феноменологии «я» (личности). В отношении таких «исключительных» состояний, нам следует рассматривать состояние сознания в более узком смысле слова. Необычная погруженность во время экстаза во внутреннюю жизнь не может быть расценена как нормальное состояние сознания; все же само переживание связано с абсолютно ясным сознанием и легко и четко ярко вспоминается. Эта очевидная двойственность может быть преодолена, если мы разделим два значения ясного сознания, которые были здесь использованы. С одной стороны, ясное сознание обозначает психическое состояние, при котором восприятие определяет цель, подготавливает к принятию решения и действию, т.е. является осознанным восприятием. В этом смысле экстаз - это процесс, при котором сознание анормально или, по меньшей мере, изменено. В другом смысле, ясное (или целостное) сознание может подразумевать участие в переживании всей личности – не в смысле широты, но энергии – без какой-либо рациональной оценки и в состоянии абсолютно ясного сознания.
В заключение, следует обсудить природу физических ощущений, связанных с экстазом. Недавно Geiger (1913) внес окончательную ясность в то, к какой степени физические ощущения относятся к феноменологическому анализу эмоций: (1) Неуместно включать их в феноменологическое обсуждение с точки зрения их функции (например, в той степени, в какой они составляют символическую основу эмоции), но только как объекты для размышления, физические ощущения как таковые. (2) Они входят в целостный эмоциональный опыт, во-первых, увеличивая его сенсорную непосредственность и богатство, а во-вторых, усиливая природу эмоции как личностного опыта посредством прохождения через физическую составляющую личности.
Первое положение, вероятно, не относится к состояниям экстаза. Физические ощущения неизбежно привлекают к себе внимание; Seuse, как и многие другие исследователи, упоминавшие неприятные физические ощущения, связанные с феноменом экстаза, подчеркивает, как велика была боль, которую переносило его тело. Вот описание – Голандского анабаптиста Hemme Hayen (Buber, 1921 d):
Я шел домой, с удовольствием поднимаясь все выше, внутренне разгоряченный и переполненный. Я думал, что могу погибнуть в этом богатстве, поскольку тело мое было слишком слабым, чтобы выносить такое великолепие. Я помолился и сказал: «Господи, ничего больше или я лопну!» И так, в сладостном ощущении я продолжал путь домой. И потом я достиг высочайшей точки и, принимая во внимание мое физическое несовершенство, она не могла быть выше.
Очевидно, что физические ощущения вовсе не происходят из эмоции, но являются, как раз наоборот, противоположными ей. И, тем не менее, они точно служат второй функции, указанной выше, т.е. усиливают сознание «я»: они не просто являются «сопутствующими» переживаниями. Мы видим, что в экстатических состояниях существование подавляющие эмоции угрожают личности, физические ощущения усиливают зыбкую сопротивляемость «я» полному растворению. Ясно, что они также связаны со смертью (Buber, 1921 a). Это видно из следующего описания:
Я громко рыдал от любви и радости; я не знаю, что это было, но следует сказать, что я буквально ревел от неописуемых излияний моего сердца. Я помню, что эти волны перекатывались через меня вновь и вновь, одна за другой, пока я не вскрикнул: «Я умру, если это будет продолжаться». И я сказал: «Господи, я не могу этого больше вынести….» (James, 1963 h).
Результаты нашего анализа состояния экстаза могут быть обобщены следующим образом:
1. Экстаз характеризуется переживаниями, которые стараются максимально подчинить себе сознание личности.
2. Эти переживания (согласно Geiger (B)) ощущаются как сконцентрированные целиком в пределах внутреннего «я», без всякой тенденции проявить их.
3. Кроме того, эмоция не стремится проявить себя как движущая или побудительная сила деятельности. Ее природа в неподвижности и спокойствии.
4. Эмоция стремится растворить личность, заставить ее подчиниться переживаниям, в то время как личность готова к этому растворению внутри эмоции. Это растворение, потеря себя в эмоциях очень похожа на переживание расширения «я» и единства с внешним миром.
5. В соответствии с определением ясного сознания, состояние сознания во время экстаза может быть описано как нарушенное, если сравнивать его с сознательным восприятием, это будет еще яснее, если мы используем наше определение ясности и неповрежденных функций памяти.
6. Уникальное качество физических ощущений, отличающих состояния экстаза, придает окраску имеющейся экзистенциальной угрозе личности.
Рассмотрим теперь другой аффект счастья и возьмем в качестве отправной точки цитату из самоотчета, опубликованную Фридрихом Энгелькеном (1849) (3).
Меня подняли мягкие облака, было похоже, что моя душа ежеминутно освобождается от оков, и невыразимое наслаждение и благодарность входили в мое сердце… Совершенно новая небесная жизнь начиналась внутри меня….Мои мысли стремились вперед так быстро, что я теперь сама противоречила тому, что утверждала еще час назад. Я была невероятно бодрой и казалась себе преображенной. Я была в таком удивительном состоянии, о котором могла только мечтать. Откровенно говоря, в моей душе было предвкушение рая. Весь мир и все человечество улыбались мне, я жаждала действий, хотела начать новую жизнь. Мой голос вдруг стал чистым и светлым, я все время пела, окружающие меня лица казались невообразимо прекрасными. Я хотела сделать весь мир счастливым, принеся себя в жертву, и разрешить все конфликты. Было предсказано, что в 1832 году произойдет что-то очень важное, и мне казалось, что это зависит от меня. Люди казались мне исключительно красивыми, а дом был дворцом из волшебной сказки…
Сразу понятно, что это совершенно другое переживание счастья, чем то, которое мы разбирали в связи с состоянием экстаза. Это очевидно из приведенного воспоминания, и для того, чтобы найти причины отличия, мы должны, прежде всего, обратиться к его эмоциональному содержанию.
Мы видим, что это чувство также локализовано целиком во внутреннем опыте. Героиня живет этим чувством, ее сознание заполнено им вне всякой связи с внешними объектами. Но в то же время это чувство стремится распространиться за пределы эмпирического познания и переносится на осознание внешних объектов. Это не значит, что оно переживается как локализованное во внешнем мире, но эмоциональная окраска внешних объектов отражает эмоциональное состояние, переживаемое внутри: «Весь мир и все человечество улыбались мне… Люди казались мне исключительно красивыми, а дом был дворцом из волшебной сказки…
Здесь мы хотели бы отметить, что изучение эмоций, переживаемых как исключительно внешние, мало что даст для понимания анормальных эмоциональных состояний. Поскольку в тех случаях, когда настроение связано, прежде всего, с внешними объектами, и эмоциональное переживание является его понятной составной частью, при рассмотрении природы такого явления следует учитывать процессы восприятия, а это уже лежит вне сферы психологии эмоций. Поясним это примером.
Случилось так, что ночью вся комната была погружена в сумерки, и я был поднят с постели каким-то шумом и прозвучавшими словами. Я стоял в комнате и озирался вокруг, когда я выглянул в окно, то увидел нечто великолепное и невообразимое. Я представил, что передо мною трон господень, окруженный золотыми креслами, и оттуда исходит могучий свет, лучи которого проникают в мое тело и наполняют его чувством неописуемого блаженства. Я опустился на колени и прокричал: О Господи, я не достоин…» (самоотчет Фердинанда Сп.) (4).
Это определено патологическое состояние вызвало «нормальные» эмоциональные переживания. Увидеть в них причину искаженного восприятия или их эмоциональной природы означало бы отойти от феноменологического подхода и принять сомнительную точку зрения. Поэтому понятно, что процессы, которые отвечают целям нашего анализа, лежат вне поля чистого восприятия.
Несмотря на это, мы должны осознавать свое стремление вынести чувства счастья вовне. С одной стороны, это может привести к серьезным искажениям таких переживаний, как были описаны выше, кoгда память, окрашенная связанным с внешними объектами настроением, придает им особое значение, которое не сочетается с действительно переживаемым состоянием. С другой стороны, это облегчает наше исследование упомянутой тенденции к экстернализации.
Мы видим, что это эмоциональное состояние фактически распространяется на все объекты без исключения (Starbuck, 1899 дает описание, в котором «изменились мои кони и боровы, и все живое»). По контрасту с экстазом, который имеет отношение только к таким понятиями как Бог, Вселенная и их производным, здесь состояние счастья переносится на конкретные предметы. Какова природа этих состояний?
Предметы кажутся «измененными», «новыми» относительно своего прежнего вида (см. James, 1963i), они «более красивые», они «преобразились», окружены нимбом (Engelken, 1849, James, 1963i, Starbuck, 1899). Блаженная трансформация также приписывается свету и воздуху, который их окружает.
По пути назад, внезапно, без предупреждения, я почувствовал себя я в раю – внутреннее состояние покоя, радости и уверенности, неописуемо сильное, сопровождалось чувством, что я купаюсь в теплом зареве. У меня появилось чувство, что я ухожу в загробную жизнь, однако при этом сцена вокруг меня выделялась более четко и как будто стала ближе ко мне, поскольку мне казалось, что я нахожусь в центре освещения (James, 1963i).
Люди видятся в более благоприятном свете, они становятся лучше. Вот как рассказывает о своих возвышенных переживаниях пациентка Пьера Жане (Janet, 1903a): «Я чувствую себя прекрасно, мне кажется, что здесь нет злобных людей, как в других странах, все персонажи мне симпатичны, и мне кажется, что я уже ушел на покой». И еще, окружающие кажутся более счастливыми, чем сам человек. «Все люди на улице улыбались, потому что они должны были использовать свою короткую жизнь, чтобы быть счастливыми» (самоотчет Карла Г.) (5).
Но для нас более интересны не эмоциональные состояния, которые переносятся на окружающие объекты, поскольку они ничего не дают для феноменологии эмоций, а когнитивные связи между чувством счастья и внешним миром. Это особенно очевидно при остром психозе, который богат переживаниями, и они полностью отделены от действительности. Пациент Кучен (чей самоотчет любезно предоставил мне проф. Уильманн), описывает «удивительное состояние грез», «состояние очарования». «Все казалось ему более совершенным и красивым. Он представлял в своем воображении, что Атлантида стала реальностью, и при этом не всегда понимал, что это всего лишь его фантазии. Напротив, он был эмоционально захвачен этим».
Два следующих примера также соответствуют этому, как и сравнение с дворцом из волшебной сказки в нашем перовом примере.
Погода была замечательной, горы, солнечный свет, как на картинах …. Это было так прекрасно, что у него появилось чувство, что наступил золотой век» (Jaspers, 1912b).
Я не могу описать чувство, которое испытывал, находясь среди этих удивительных существ. Они были дороги мне, хотя я их совсем не знал. Они были как первобытное святое семейство, их смеющиеся глаза искали мои глаза и предлагали сочувствие. Я начал вытирать горячие слезы, которые полились в память о потерянном рае» (de Nerval 1971a.).
Мы видим, что здесь мы имеем дело уже не с чувством счастья, с которого мы начали и которое распространялось на все объекты, а с дифференцированной и определенной эмоцией счастья, особым образом связанной с умственными представлениями и осознанием и определяемой ими. Если мы назовем этот психический феномен чувством предвкушения, то эмоции счастья будут эмоциями предвкушения. Конечно, чувство предвкушения, будучи связанным с одним и тем же психическим содержанием, может измениться от счастья к переживанию особой важности, перейти от праздника к кошмару и ужасу. И наоборот, одни и те же чувства могут сопровождать различные виды умственных представлений; но психическое содержание предвкушения или предчувствия всегда будет зависеть от чувства предвкушения, потому что эмоциональное состояние объектов сочетается с этим предвкушением. Эта реципрокная связь между эмоциями и содержанием мыслей характеризует чувство предвкушения. Теперь мы должны провести более детальный анализ этих переживаний, которые можно часто наблюдать в начале психической болезни.
Но сначала вернемся к нашему первому примеру. Эмоциональная окраска, которая, как мы видели, распространилась на все объекты окружающего мира, струилась и в душе этого счастливого человека: «как будто каждую минуту душа стремительно освобождалась от оков…. Совершенно новая, райская жизнь начиналась во мне». И в полной противоположности экстазу, который захватывает все сознание целиком, и все умственные силы потребляются этим чувством, здесь описано, как чувство счастья ведет к освобождению новых стремлений и желаний. «Мои мысли стремились вперед так быстро,… я жаждала действий, … Я хотела сделать весь мир счастливым,… разрешить все конфликты». Такие устремления являются общими при аналогичных эмоциональных переживаниях. Пациентка Жане, которую мы цитировали выше, продолжает: «Правильные слова с легкостью приходят на ум, это у меня-то, застенчивой до мозга костей, я буду говорить перед ассамблеей».
Какова связь между чувством и такими побуждениями? Оно просто окрашивает их, как это делает умственное представление переживающего человека, или здесь есть более тесная связь? Несомненно, второе, и мы можем увидеть это из следующего описания:
Он думал обо всем, он занимался физическими упражнениями со стульями, так как чувствовал себя очень сильным. Потом он подумал, что ему следует заняться бизнесом, он должен стать художником. Он барабанил пальцами и свистел в своем офисе, он хотел музицировать, хотя никогда не учился этому. Он был уверен, что его лотерейный билет на канарейку, обязательно выиграет. Тогда он продаст эту канарейку за 10 марок, и купит другой лотерейный билет. Он мог бы поступить в музыкальную школу и стать музыкантом. В тот день он также открыл для себя, что очень хорошо рисует, и подумал, что мог бы стать художником. Уровень его активности был очень высок, он хотел заниматься спортом и т.п. (Карл Г.).
Мы сразу понимаем, что пациент испытывает состояние счастья, хотя он не говорит об этом. Но сам его рассказ является доказательством этого.
Проанализируем эту связь более детально. Импульс к действию, выраженный в форме усилия, является составной частью переживания счастья и, с другой стороны, кажется, что весь внутренний хаос является производной этого импульса аффекта счастья. Чувство счастья является движущей силой побуждений, которые в свою очередь используют его и разжигают. Поэтому такие переживания часто отличаются соответствующей бедностью эмоций.
Мы рассматриваем здесь группу феноменов, которые характеризуются одной и той же связью между эмоцией и импульсом. Будем называть эту связь «ощущением силы, потенции». Ее побуждающее действие часто аналогично тому, которое вызывает чувство счастья. Например, когда наш пациент Кучен говорит, о «счастливейших днях, когда он видел свое будущее в розовом свете, и сильно переоценивал свои способности»… И еще: «На некоторое время он вновь был полон грандиозных планов, полагал, что может стать великим художником или скрипачом, он радовался жизни и влюбился в медсестру».
Сходным образом писал Жерар де Нерваль (Gerard de Nerval, 1971b):
Я не знаю, почему я использую слово «болезнь». На самом деле, я никогда не чувствовал себя лучше. Иногда я думал, что моя сила и продуктивность удвоились, мне казалось, что я все знаю и понимаю, мое воображение приносило мне бесконечную радость. На следующий день… я с энтузиазмом обсуждал мистические темы. Я поражал их своим особенным красноречием, мне казалось, что я знаю все, что все тайны мира открылись мне во время этих возвышенных бдений.
В маниакальных состояниях процесс проекции и вся психическая активность проявляются сходным образом. Однако другие эмоции также могут быть связаны с побуждением к действию. Гнев, например, может вызывать ощущение силы: «Он чувствовал в себе исключительную силу, он с яростью сжимал кулаки, хотя не собирался принести вред кому-либо» (см. Dr. Mendel in Jaspers 1912b).
Такая же основа может быть и у чувства напряженного ожидания. Наш пациент Кучен вынужден был сказать о себе: «Во время путешествия я представлял, что сила, исходящая от меня, могла влиять на решения незнакомых людей, и я также полагал, что могу чувствовать эту силу физически». Если подумать о природе этого процесса, то «его эмоции были очень напряженными, он чувствовал внутри себя безграничную энергию, которая не могла превратиться в действие. Он полагал, что его мысли и наблюдения стали глубже и точнее, и он чувствовал, что во всех отношениях превосходит своих попутчиков».
Наконец, ощущение безмерных возможностей может быть основано на возвышенном чувстве ответственности. Даниэль Пауль Шребер (Daniel Paul Schreber, 1988) описывал это эмоциональное состояние как «святость цели», «глубокая и искренняя озабоченность моей связью с Богом и моей жизненной ситуацией», «со всей святостью души и попытками самопожертвования, чтобы помочь Господу». Фактически, в какой-то момент он писал: «Я жил с верой в то, … что я должен решить одну из наиболее запутанных проблем, когда-либо стоящих перед человечеством, и что я должен выдержать священное сражение, чтобы привести человечество к величайшему благу».
Это чувство ответственности показывает наиболее очевидным образом, что ощущение своих безмерных возможностей – это нечто большее, чем просто движущая сила стремлений и побуждений. В отличие от аффекта гнева, где эмоция ослабляется в связи с отказом от действия, эмоция, связанная с чувством ответственности, не только дает энергию усилию и побуждению, но также получает новый прилив сил от того, что находит свое выражение в действиях и поступках. Поэтому радостные устремления Шребера к самопожертвованию усиливаются его борьбой за величайшее благо человечества. А описанное Нервалем воображение приносит «бесконечную радость», т.к. усиливается переживанием счастья.
Эта двойственная связь между эмоцией и побуждением предполагает, что ощущение безмерных возможностей феноменологически параллельно соответствующему чувству дефицита силы. Известно, что эти чувства возникают из подавления, подтверждаются и усиливаются им.
Теперь мы исследуем природу ощущения безмерных возможностей, в основе которого лежит чувство счастья. Это ощущение характеризует тем, что люди предполагают наличие у себя особых «способностей». И это опять приводит нас к проблеме аффекта счастья. Побуждения или, точнее, активность (потому что, как мы увидим, трудно говорить просто о побуждениях) эквивалентно особому озарению или шестому чувству. Это включает в себя сложный процесс, который можно назвать ясновидением. Проиллюстрируем это примером. (James, 1963k)
Я испытывал состояние тихой, пассивной радости, когда я не думал, но позволял мыслям, образам и эмоциям самостоятельно течь через мой мозг.
Сразу после этого на меня нашло чувство экзальтации, огромной радости, которая сопровождалась интеллектуальной просветленностью или сразу переходила в нее. Это невозможно описать. В числе прочего, я просто не мог не видеть, что Вселенная состоит не из мертвой материи, но напротив, из живой таинственной силы. Я видел, что все люди смертны, что космический порядок таков, что без всяких сомнений все вещи вместе работают на благо каждого и все…
Кажется, природа описанной здесь эмоции соответствует ощущению безмерных возможностей. Эмоция формирует импульс, лежащий в основе восприятия, и сама усиливается актом восприятия. Однако, это эмоциональное переживание отличается от того, с которого мы начинали свой анализ. Состояние тихой пассивной радости, чувство, которые захватывают автора. – Эти описания отличаются от нашего предшествующего описания аффекта счастья. Для большей ясности, мы должны узнать природу пассивности, которая является отличительной чертой этого вида восприятия. Любой ясновидящий предается своему особому восприятию в определенное время, однако активно чувствует, что он был в процессе. Он открывается для этого и ждет озарения, которое находит на него. «Просветление», испытываемое ясновидящим, является исключительно пассивным процессом восприятия. Это можно сравнить с неожиданным даром зрения слепому человеку, как если бы «повязка спала с моих глаз». Поэтому кажется, что эмоции ясновидящего включают чувство счастья, которое очень близко к тому, что испытывала пациентка Энгелькена (Engelken, 1849):
Говорили, что за три недели до того, как он попал в больницу, он проснулся в блаженном настроении. Он сказал своей жене: «Смори, жена, я достоин Бога». Он чувствовал, что живет в совершенно особое время. «Я смог понять Библию, как никогда раньше» (Мартин С.).
Однако более детальное описание делает очевидным, что эти переживания счастья ближе к тем, что мы определили, как связанные с экстазом. Сошлемся здесь на слова Hemme Hayen и сходные описания Джемса (James, 1963m) и Бубера (Buber, 1921e).
… мои мысли коснулись определенных текстов священного писания, и я сразу понял их духовный смысл и достиг глубокого озарения, которого не знал никогда раньше. Я подумал о других священных текстах и вскоре понял их так же ясно. Все, о чем я думал, я понимал тотчас в духовных выражениях, и чувство сверхъестественного, невыразимого и сверхчеловеческого, божественной сладости и чувство причастности к Вселенной заставляло меня громко кричать от переполнявшей меня радости , которую я не мог сдержать» (Buber, 1921f).
Таким образом, чувство ясновидения структурно является ощущением силы, своих возможностей, но пассивная природа особого восприятия, в которое оно включено, наполняет эмоцию качеством несостоятельности и пассивности, которое имеет больше сходства с экстазом, чем с аффектом счастья, который мы здесь разбирали.
Однако, прежде чем обсуждать это состояние, необходимо отделить его от экстаза и дать ему название. Поскольку все это часто ассоциируется с феноменом, сходным с волей, мы можем, не боясь быть неправильно понятыми в свете нашего обсуждения, назвать это состояние аффектом счастья без «аффекта», который здесь присутствует.
Что можно сказать об особенностях «я» при аффекте счастья? Как и экстаз, аффект счастья переживается как сконцентрированный внутри себя, и оба эти аффекта полностью занимают сознание человека, однако существование «Я» в этих двух состояниях отличается. Во время экстаза «я» отдается эмоциям, и они угрожают его целостности, в состоянии счастья «я» утверждает себя. Это не значит, что «я» находится как бы в оппозиции или является сторонним наблюдателем чувства счастья. Наоборот, «я» существует целиком внутри этого чувства, оно трансформируется им в «новый модус существования», «новый мир», и чувствует свое подтверждение, переживая чувство счастья и все другие аспекты сознания как свое собственное воплощение и приобретающее дополнительную силу от богатства переживания. Можно говорить об усилении самосознания во время таких состояний, хотя буквально это относится также к тому, что мы прежде определили как чувство своих безмерных возможностей и сил. Все импульсы и побуждения при ощущении счастья, конечно, содействуют этой претензии «я».
Переживание экстаза | Переживание счастья | |
1 | Переживание экстаза целиком сконцентрировано во внутренней жизни человека, оно стремится заполнить все его сознание и вытеснить все другие содержания психики. | Переживание счастья целиком сконцентрировано во внутренней жизни, оно стремится окрасить своим эмоциональным тоном все содержания психической жизни. |
2 | Таким образом, в душе человека, испытывающего экстаз, нет места явлениям внешнего мира. | Эмоциональная окраска переживания счастья распространяется на внешние объекты, но сам внешний мир не является центром эмоционального переживания. Природа этого переживания рождает предчувствия, связанные с содержаниями сознания. |
3 | Экстаз свободен от всех внутренних противоречий, это переживание покоя и бездействия (пассивности). | Переживание счастья содержит различные побуждения, связанные с ощущением собственных сил, безмерных возможностей. |
4 | Переживание экстаза таит в себе распад «я», в то время как «я», в свою очередь стремится предаваться этому чувству. | Для переживания счастья характерна высокая уверенность в себе, укрепление «я». |
5 | Во время экстаза сознание воспринимающего субъекта ясно и живо и целостность памяти не нарушена, но восприятие внешнего мира изменено. | Во время переживаний счастья сознание живо, память и восприятие не нарушены, но анормальны, поскольку природа восприятия изменена эмоциональной окраской переживания. |
6 | Во время переживания экстаза неприятные физические ощущения обостряют угрозу целостности «я». | Во время переживаний счастья физические ощущения отражают настроение счастья, придают свежесть переживаниям и повышают уверенность в себе. |
Возникает вопрос об отношениях с «Я», который не имеет смысла по отношению к экстазу: переживание счастья обязательно укоренено в центре «я» или оно может возникать в более поверхностном слое «я» без участия ядра личности? Употребляемый нами термин «аффект счастья» фактически исключает вторую возможность. Счастье, в нашем непредвзятом понимании, может относиться только к наиболее глубоким и самым центральным частям психики. Следовательно, мы будем понимать под переживанием счастья (так же как экстаза) исключительно такое эмоциональное состояние, которое связано с глубоким внедрением в личность и переживается как превращение, истоки которого должны лежат в самом центре «я».
Мы говорим о ясном сознании при аффективных состояниях счастья, поскольку сознание и память отличаются живостью и свежестью, и имеется четкое осознание внешней действительности. Счастливый человек гордится также своей возросшей силой (James, 1963, de Nerval 1971b). Но мы должны спросить, следует ли считать состояние сознания, при котором происходит перенесение эмоциональной окраски наших переживаний на внешнюю действительность, анормальным? Во всяком случае, это явление объясняет один из факторов, который может содействовать ухудшению сознания в аффективных состояниях, что редко осознается.
И, наконец, физические ощущения во время аффективных состояний счастья в значительной мере выполняют задачу усиления перцептивной свежести переживания, а так же высвечивания эмоции как состояния «я». Это относится, в частности, к ощущениям силы, безмерных возможностей. Пациент Жане описывает это так: Он чувствует как спокойно и размеренно бьется сердце, мускулы полны сил и одновременно расслаблены... он все хорошо понимает и вновь ощущает желание преподавать. И самое главное, он наконец-то, чувствует себя счастливым, состояние, которое он никогда не испытывал. (Janet, 1930b).
В результате этого исследования мы выделили характеристики переживаний счастья и экстаза, которые представлены в таблице. Анализ этих двух переживания делает необходимым изучение взаимоотношений между ними и определение некоторых понятий.
1. Мы показали, что при экстатических состояниях эмоциональные переживания играют определенную роль в феноменах «я».
2. Мы утверждаем, что из эмоционально-когнитивного опыта возникает предчувствие, которое характеризуется уникальным сочетанием эмоциональных и когнитивных аспектов и требует дальнейшего изучения.
3. Мы применили термин «ощущение безмерных возможностей» к сочетанию эмоции и побуждений, когда эмоциональное переживание не только вызывает побуждение, но и поддерживается благодаря ему.
4. Чувство ясновидения по своей структуре эквивалентно ощущению силы, потенции, но его эмоциональный вклад похож на состояние экстаза.
Перевод С.Ю. Савенко
Литература
Buber, M.- Ecstatic confessions collected by M.Buber.- Jena, 1909; Leipzig, 1921
De Nerval, G. - Aurelia. – Paris, 1855
Engelken, F. - Allgemeine Zeitschrift für Psychiatrie und psychische gerichtliche Medizin, 1849, 6, 586-653
Geiger, M. – Das Bewusstsein von Gefühlen // Münchener Philosophische Abhandlungen, 1911
Geiger, M. – Zum problem der Stimmungseinfühlung // Zeitschrift für Aesthetik, 1911, 6, 1-42
Geiger, M. - Contributions to the phenomenology of aesthetic appreciation // Jahrbuch für Philosophie und phaenomenologische Forsсhung, ed. By E.Husserl. Vol.1, part 2, Halle: Max Niemeyer, 1913, 567-674
James, W. – Многообразие религиозного опыта (1902) - М., 1993
Janet, P. - Les Obsessions et la Psychasthenie. Vol. 1 . Paris : ancienne Librairie Germer Bailliere, 1903
Jaspers, K. – Каузальные и «понятные» связи между жизненной ситуацией и психозом при dementia praecox (шизофрении) (1912) // Собр. соч. по психопатологии, т. 2. М. – СПб., 1996
Jaspers, K. – Allgemeine Psychopathologie, 1913
Mish, G. - Geschichte der Biographie, 1907
Schreber, D.P. - Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. – Leipzigm, 1903
Starbuck, E.D. - The psychology of religion. - London, 1899