В рубрике «Психиатрия и право» прошлого выпуска нашего журнала мы, проанализировав нормы законодательства, регулирующие производство о применении принудительных мер медицинского характера (ПММХ), а также некоторые решения Верховного Суда РФ на этот счет, в очередной раз выразили свою обеспокоенность бесправным процессуальным положением лиц, в отношении которых после проведения судебно-психиатрической экспертизы (СПЭ) ставится вопрос о применении ПММХ. Наша позиция была доведена до сведения органов власти, юридической и психиатрической общественности.
Вслед за этим в октябре нынешнего года Конституционный Суд РФ (КС) принял к рассмотрению три жалобы от граждан из разных регионов страны, решившихся независимо друг от друга самостоятельно оспорить, наконец, конституционность ряда норм УПК РФ, регламентирующих порядок производства о применении ПММХ. В результате применения этих норм заявители, не будучи включенными в число участников уголовного судопроизводства, были лишены возможности знакомиться с материалами уголовного дела, участвовать в судебном заседании, давать показания, лично осуществлять свою защиту, обжаловать решение суда и др. Поскольку все жалобы касались одного и того же предмета, КС соединил дела по ним в одном производстве.
Слушание дела, состоявшееся в КС в ноябре с.г., а также принятое по нему Постановление [ См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 20 ноября 2007 г. № 13-П по делу о проверке конституциональности ряда положений статей 402, 433, 437, 438, 439, 441, 444 и 445 Уголовно-процессуального кодекса РФ в связи с жалобами граждан С.Г.Абламского, О.Б.Лобашовой и В.К.Матвеева (Российская газета, 2007, 28 ноября) ] стали исключительно важным и поучительным событием.
Важность момента определяется, во-первых, главным выводом, к которому пришел КС, постановив: «Признать не соответствующими Конституции РФ, ее статьям 19, 45 (ч. 2), 46 (ч. 1) и 55 (ч. 3), находящиеся в нормативном единстве положения ст. 402, ч. 3 ст. 433, ст. 437 и 438, ч. 3 и 6 ст. 439, ч. 1 ст. 441, ст. 444 и ч. 1 ст. 445 УПК РФ в той мере, в какой эти положения – по смыслу, придаваемому им сложившейся правоприменительной практикой, - не позволяют лицам, в отношении которых осуществляется производство о применении ПММХ, лично знакомиться с материалами уголовного дела, участвовать в судебном заседании при его рассмотрении, заявлять ходатайства, инициировать рассмотрение вопроса об изменении и прекращении применения указанных мер и обжаловать принятые по делу процессуальные решения».
Во-вторых, с учетом настоящего Постановления правоприменительные решения по делам заявителей подлежат пересмотру.
В-третьих, КС в своем Постановлении определил направление совершенствования уголовно-процессуального законодательства в данной сфере. Федеральный законодатель, как указано в Постановлении, вправе – исходя из конституционного принципа равенства, не допускающего различное регулирование однородных по своей юридической природе отношений (Постановление КС от 28 мая 1999 г. № 9-II), - в рамках предоставленных ему дискреционных полномочий осуществить дифференцированное регулирование прав указанных лиц с учетом их психического состояния и способности лично участвовать в уголовном судопроизводстве. Понятно, однако, что проявления оперативности в реализации указанного права от законодателя ожидать не приходится. Процесс разработки законопроекта потребует стимулирования, в т.ч. со стороны профессиональных психиатрических сообществ и организаций родственников психически больных.
В-четвертых, значительную ценность представляет сама аргументация КС, положенная в основу Постановления, логика при анализе международно-правовых актов, касающихся прав психически больных, решений Европейского Суда по правам человека.
Поучительность процесса, по нашему мнению, заключается, во-первых, в том, что инициатива подобного обращения в КС исходила ни от судебных и иных органов, которые уже давно должны были усомниться в конституционности указанных норм УПК РФ и направить запрос в КС, а от граждан, причем не обычных, а от тех, которые по заключению СПЭ и затем решению суда являлись психически больными (!), невменяемыми, не осознававшими фактический характер и общественную опасность своих уголовно-наказуемых деяний.
Во-вторых, весьма примечательным является тот факт, что приглашенные в суд представители от органов власти, включая Минздравсоцразвития России, полагали, что оспариваемые нормы УПК РФ менять нет необходимости. По утверждению представителя Генеральной прокуратуры РФ Т.Л.Оксюка, эти «нормы не противоречат Конституции РФ, вопрос заключается в другом – насколько грамотно они применяются». Представитель Генпрокуратуры проблему в основном видел в имеющем место сужении полномочий прокурора по обеспечению защиты прав подследственных. Представитель Совета Федерации д.ю.н. Е.В.Виноградова, выразив сочувствие заявителям и признав, что такая «реальная история может случиться с любым из нас» пояснила, что замена оспариваемой нормы ничего не изменит. Наилучшее решение, по ее мнению, - толкование этой нормы для правоприменителей.
Закономерен в связи с этим вопрос: так и у кого же из сторон в итоге оказалось больше здравого смысла и выше уровень правосознания? Чья позиция оказалась верной: органов власти, представленных титулованными специалистами, или психически больных граждан?
КС, как и следовало ожидать, безоговорочно принял сторону последних. Таким образом, необходимость внесения соответствующих изменений и дополнений в УПК РФ признана очевидной. По выражению обозревателя «Российской газеты», освещавшего ход процесса, «это была совершенно разгромная победа заявителей».
В-третьих, указанный исход дела еще раз убеждает в правильности и, главное, действенности стратегии, избранной НПА России:
а) в постановке вопросов совершенствования процессуального законодательства в сфере прав лиц с психическими расстройствами исходя из принципов состязательности и равноправия сторон;
б) при подготовке экспертных заключений и заключений специалистов, по-существу восполняющих пробелы УПК и ГПК РФ. Почти в каждом заключении как по уголовным, так и по гражданским делам специалисты НПА по просьбе сторон или по собственной инициативе взяли за правило отвечать дополнительно на вопрос о способности лица по своему психическому состоянию лично участвовать в судебном заседании и защищать свои права и законные интересы. Положительный ответ на данный вопрос не оставляет суду законных оснований для недопущения лица, страдающего психическим расстройством, в судебное заседание по рассмотрению его дела.
Итак, каждая из ситуаций, в которых оказались все трое заявителей весьма типична для данной категории дел. А именно:
1) Советский райсуд г. Брянска удовлетворил ходатайство следователя прокуратуры Брянской области о помещении С.Г.Абламского, обвинявшегося по ч. 2 ст. 129 «Клевета» УК РФ, в Брянскую ОПБ для производства СПЭ. Надзорные жалобы С.Г.Абламского в Брянский облсуд на принимавшиеся в ходе производства по делу судебные решения возвращены без рассмотрения с указанием на то, что по заключению СПЭ он нуждается в принудительном лечении и потому не вправе лично оспаривать решения суда;
2) постановлением Ленинского райсуда г. Ярославля было продлено применение ПММХ в виде амбулаторного наблюдения и лечения у психиатра в условиях ПНД в отношении О.Б.Лобашовой, обвинявшейся по ч. 1 ст. 318 «Применение насилия в отношении представителя власти» УК РФ. Кассационная и надзорная жалобы на это постановление, поданные О.Б.Лобашовой в Ярославский облсуд, а также ее ходатайство о прекращении принудлечения, направленное в Ленинский райсуд г.Ярославля, возвращены без рассмотрения со ссылкой на то, что в соответствии со ст. 402, 444 и 445 УПК РФ она не относится к числу лиц, которые вправе обжаловать указанные судебные решения и заявлять соответствующие ходатайства, и что ее процессуальные права были реализованы ее законным представителем;
3) по постановлению Железнодорожного райсуда г. Новосибирска в отношении В.К.Матвеева в связи с совершением им деяния, предусмотренного ч. 1 ст. 318 «Применение насилия в отношении представителя власти» УК РФ, были применены ПММХ в виде амбулаторного принудительного наблюдения и лечения у психиатра по месту жительства. Полагая, что при рассмотрении его дела был нарушен уголовно-процессуальный закон (в частности, к участию в деле ни на предварительном следствии, ни в судебном разбирательстве не привлекался законный представитель, при проведении экспертиз не участвовал защитник), В.К.Матвеев обжаловал это постановление в кассационном порядке, однако в рассмотрении жалобы ему было отказано со ссылкой на то, что ст. 444 УПК РФ наделяет правом обжалования такого рода решений только защитника, законного представителя или близкого родственника лица, в отношении которого рассматривалось уголовное дело, и прокурора.
В обоснование принятого решения о нарушении рядом статей УПК РФ норм Конституции РФ Конституционный Суд указал следующее.
1. Конституция РФ провозглашает человека, его права и свободы высшей ценностью и – исходя из того, что права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими, определяют смысл, содержание и применение законов и обеспечиваются правосудием, - возлагает на государство обязанность признавать, соблюдать и защищать эти права и свободы и охранять достоинство личности (ст. 2 и 18; ч. 1 ст. 21). Неотчуждаемость основных прав и свобод человека и их принадлежность каждому от рождения (ч. 2 ст. 17 Конституции РФ) предполагает недопустимость какого бы то ни было их умаления, в том числе в отношении лиц, страдающих психическими расстройствами.
Составной частью законодательства РФ, регулирующего уголовное судопроизводство, являются общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры России. Если международным договором РФ установлены иные правила, чем предусмотренные УПК РФ, то применяются правила международного договора.
Согласно Международному пакту о гражданских и политических правах каждый имеет право при рассмотрении любого предъявляемого ему уголовного обвинения быть судимым в его присутствии и защищать себя лично или через посредство выбранного им самим защитника (подпункт «d» пункта 3 ст. 14). Право каждого обвиняемого в совершении уголовного преступления защищать себя лично или через посредство выбранного им самим защитника или, при недостатке у него средств для оплаты услуг защитника, пользоваться услугами назначенного ему защитника бесплатно, когда того требуют интересы правосудия, закреплено также Конвенцией о защите прав человека и основных свобод (подпункт «с» пункта 3 ст. 6).
Конкретизируя приведенные положения международно-правовых актов применительно к лицам, страдающим психическими расстройствами, Принципы защиты психически больных лиц и улучшения психиатрической помощи (приняты 178 декабря 1991 г. Резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 46/119) предусматривают право любого психически больного лица на осуществление всех признанных международными нормами гражданских, политических, экономических, социальных и культурных прав и прямо указывают на недопустимость какой-либо дискриминации, т.е. установления в связи с психическим заболеванием лица таких отличий, исключений или предпочтений, следствием которых являются отрицание или ограничение равенства в реализации прав (пункты 4 и 5 принципа 1); в отношении же лиц, совершивших запрещенные уголовным законом деяния, если предполагается или установлено, что они страдают психическим заболеванием, общие принципы защиты подлежат применению в полном объеме с такими минимальными, необходимыми в данных обстоятельствах изменениями и исключениями, которые не будут наносить ущерб их правам (принцип 20); при этом государства обязаны обеспечивать наличие соответствующих механизмов для соблюдения данной Резолюции, в том числе в части разрешения жалоб (принцип 22).
В ряде других документов – рекомендации Парламентской Ассамблеи Совета Европы 818 (1977) «О положении психически больных», рекомендациях Комитета Министров Совета Европы № R (83)2 «Относительно правовой защиты лиц, страдающих психическим расстройством, которые были госпитализированы в принудительном порядке», № R (99)4 «О принципах, касающихся правовой защиты недееспособных взрослых», Rec (2004)10 «Относительно защиты прав человека и достоинства лиц с психическим расстройством» государствам – членам Совета Европы предложено установить, чтобы судебные решения не принимались только на основании медицинских заключений, а пациенту с психическим заболеванием, как и любому другому лицу, было обеспечено право быть выслушанным и чтобы в случаях предполагаемого правонарушения в течение всего разбирательства присутствовал адвокат; лица с психическими расстройствами должны иметь возможность осуществлять все свои гражданские и политические права, а любые их ограничения допускаются строго в соответствии с Конвенцией о защите прав человека и основных свобод и не могут основываться на одном лишь факте наличия у лица психического заболевания.
С названными положениями международных актов соотносятся предписания Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», согласно ч. 1 ст. 5 которого лица, страдающие психическими расстройствами, обладают всеми правами и свободами граждан, предусмотренными Конституцией РФ и федеральными законами; ограничение же прав и свобод граждан, связанное с психическим расстройством, допустимо лишь в случаях, предусмотренных законами РФ.
2. Согласно ч. 3 ст. 443 и ч. 1 ст. 441 УПК РФ производство о применении ПММХ осуществляется в порядке, установленном данным Кодексом с изъятиями, предусмотренными его главой 51.
Лица, в отношении которых осуществляется такое производство, непосредственно не упомянуты ни в разделе II УПК РФ в числе участников уголовного судопроизводства – в отличие от других лиц, в отношении которых также осуществляется преследование, но которые способны нести уголовную ответственность (подозреваемые и обвиняемые), ни в самой главе 51 УПК РФ – в числе тех субъектов, которым в соответствии с правилами данной главы разъясняется право знакомиться с материалами уголовного дела, которые уведомляются о прекращении уголовного дела или о направлении его в суд для применения ПММХ с вручением копии соответствующего постановления и которые наделены правом участвовать в судебном заседании при его рассмотрении (ч. 3 и 6 ст. 439, ч. 1 ст. 441); не отнесены они и к имеющим право обжаловать постановления суда в кассационном и надзорном порядке (ст. 402 и 444) и право инициировать прекращение или изменение ПММХ (ч. 1 ст. 445). В силу ст. 437 и 438 УПК РФ перечисленные права осуществляются законным представителем и защитником лица, в отношении которого ведется производство о применении ПММХ.
В правоприменительной практике изъятия из общего порядка производства по уголовному делу в отношении данной категории лиц толкуются как изъятия из их процессуального статуса, исключающие возможность личного участия в производстве по уголовному делу. Между тем по смыслу правовой позиции, сформулированной КС в Постановлении от 27 июня 2000 г. № 11-II, при обеспечении процессуальных гарантий лицам, чьи права и законные интересы затрагиваются в ходе уголовного судопроизводства, необходимо исходить не только из формального наделения их соответствующим апроцессуальным статусом, но и прежде всего из сущностных признаков, характеризующих их фактическое положение.
2.1. Лицо, в отношении которого ведется производство о применении ПММХ, так же как подозреваемый и обвиняемый по уголовному делу по существу уличается в совершении деяния, запрещенного уголовным законом. Поэтому такому лицу, хотя оно и не привлекается к уголовной ответственности, должны обеспечиваться равные с другими лицами, в отношении которых осуществляется преследование, процессуальные права, - тем более что, как следует из п. 3 ч. 2 ст. 29, п. 16 ч. 4 ст. 47, п. 4 ч. 3 ст. 49, п. 3 ст. 196 и ст. 203 УПК РФ, до получения результатов СПЭ лицо, в отношении которого она проводилась, по своему статусу являлось обвиняемым или подозреваемым и, таким образом, уже обладало соответствующими процессуальными правами (ст. 46 и 47 УПК РФ).
Само по себе отсутствие в ч. 3 и 6 ст. 439, ст. 402 и 444, ч. 1 ст. 445 УПК РФ упоминания рассматриваемой категории лиц в качестве самостоятельных субъектов процессуальных прав, равно как и наделение ст. 437 и 438 данного Кодекса правом действовать в их интересах законного представителя и защитника не могут расцениваться как исключающие их участие в судебном разбирательстве, однако в правоприменительной практике с момента получения заключения СПЭ лицо, признанное [ Здесь КС, с нашей точки зрения, прошел мимо того принципиально важного обстоятельства, что невменяемым лицо признается не заключением СПЭ, а судом. КС не заметил неточности в УПК, которая стоит гражданам потери своих прав ] невменяемым, как правило, не только автоматически считается не способным лично осуществлять указанные в этих нормах процессуальные действия, но и лишается остальных прав, предоставленных в уголовном судопроизводстве лицам, в отношении которых ведется уголовное преследование, а именно: знать, в совершении какого общественно опасного деяния его уличают, давать объяснения по обстоятельствам дела, заявлять ходатайства, участвовать в производстве следственных действий и судебном разбирательстве, приносить жалобы на действия и решения следователя, прокурора и суда, знакомиться с заключением экспертов и др.
С момента приобщения к материалам уголовного дела заключения СПЭ обеспечение процессуальных прав данной категории лиц в полном объеме передается законному представителю и защитнику, сами же эти лица, таким образом, фактически утрачивают уголовно-процессуальную дееспособность, т.е. становятся в производстве о применении ПММХ его объектом, без проверки в судебном заседании, действительно ли они не способны (с точки зрения психического состояния) самостоятельно защищать свои права.
Между тем отсутствие в уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве основанного на обязательном учете реальной способности лица осуществлять процессуальные действия дифференцированного урегулирования прав тех, у кого такая способность, несмотря на заболевание, сохранена, и тех, кто действительно по своему психическому состоянию не может самостоятельно защищать свои права, не соответствует международным обязательствам РФ и законодательству РФ о психиатрической помощи и не обеспечивает защиту прав личности от необоснованных ограничений. Лишение лица, в отношении которого подлежат применению или применены ПММХ, возможности самостоятельно реализовывать свои процессуальные права, если психическое заболевание этому не препятствует, означает не согласующееся с конституционно значимыми целями, закрепленными в ст. 55 (ч. 3) Конституции РФ, ограничение прав, гарантированных каждому ее статьями 45 (ч. 2) и 46 (ч. 1).
Данный вывод корреспондирует практика Европейского Суда по правам человека, который в постановлении от 20 октября 2005 г. по делу «Романов против России» признал, что присутствие заявителя в судебном заседании является необходимым условием для того, чтобы судья лично мог убедиться в его психическом состоянии и принять справедливое решение; рассмотрение дела судом первой и кассационной инстанций в отсутствие заявителя (вопреки его желанию), которое ничем не может быть компенсировано, допустимо лишь при наличии особых обстоятельств, например если имеют место какие-либо признаки агрессивного поведения или если физическое и психическое состояние не позволяет ему предстать перед судом.
2.2. Конституционное право на судебную защиту в его истолковании КС предполагает, прежде всего, право каждого на обращение в суд самостоятельно либо через своего представителя, законного представителя или защитника; при этом, по смыслу правовых позиций, сформулированных КС в постановлениях от 3 мая 2005 г. № 4-П, от 16 марта 1998 г. № 9-П, от 17 ноября 2005 г. № 11-П и от 20 февраля 2006 г. № 1-П, правомочие лично обращаться к суду за защитой своих прав и свобод имеет универсальный характер и является неотъемлемым элементом нормативного содержания данного права. Указанного правомочия не могут быть лишены и лица, в отношении которых разрешается вопрос о применении ПММХ либо об их продлении, изменении или прекращении.
Именно такое регулирование предусмотрено для решения вопросов, связанных с признанием лиц недееспособными и их госпитализацией в психиатрический стационар в недобровольном порядке [ КС, указывая о госпитализации в недобровольном порядке, тем самым отдал предпочтение терминологии Закона о психиатрической помощи, а не ГПК РФ, называющего в главе 35 такую госпитализацию принудительной. Однако уже через несколько строк КС именует ту же недобровольную госпитализацию уже принудительной, а затем – вновь недобровольной. КС, качаясь на волнах нестыковок в законодательстве, ни к одному из берегов так и не пристал. НПА России неоднократно обращала внимание (в т.ч. в приложении к Резолюции XII съезда НПА) на необходимость устранения имеющихся противоречий и приведения редакции норм ГПК РФ в соответствие с Основами законодательства РФ об охране здоровья граждан, Законом о психиатрической помощи и УК РФ (см.: НПЖ, 2006, № 2, с. 51, 2007, № 2, с. 26) ], в гражданском судопроизводстве, где допускается личное участие лица в судебном заседании, если это возможно по его состоянию здоровья; если же по сведениям, полученным от представителя психиатрического учреждения, психическое состояние лица не позволяет ему лично участвовать в рассмотрении вопроса о его госпитализации в проводимом в помещении суда судебном заседании, то заявление о принудительной госпитализации гражданина рассматривается судьей в психиатрическом стационаре; признается также право на личное заявление ходатайств и обжалование в суд нарушающих права и свободы граждан действий и решений медицинских и иных работников при оказании лицу психиатрической помощи, а также право лично обжаловать в кассационном и надзорном порядке решение суда о госпитализации в недобровольном порядке, о продлении ее сроков, о признании лица недееспособным [ Хочется с удовлетворением отметить, что еще до рассмотрения настоящего дела в КС то же самое логическое сравнительно-правовое построение было произведено нами в обоснование своей собственной позиции, аналогичной, как затем стало известно, позиции КС. Наши критические соображения в отношении практики Верховного Суда РФ оказались верны. (См.: НПЖ, 2007, № 3, с. 49-50) ](ч. 1 ст. 284, ч. 1 ст. 304, ст. 336 и ч. 1 ст. 376 ГПК РФ, ч. 2 ст. 34, ч. 3 ст. 35 и ч. 2 ст. 37 Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании»).
Отсутствие в нормах главы 51 УПК РФ аналогичных прямых предписаний относительно прав, предоставленных лицам, страдающим психическими расстройствами, в уголовном судопроизводстве, истолковывается в правоприменительной практике как позволяющее не учитывать фактическую способность лица, в отношении которого ведется производство о применении ПММХ, лично участвовать в производстве по делу и самостоятельно осуществлять процессуальные действия, направленные на защиту своих интересов.
Исходя из изложенного КС признал оспариваемые нормы УПК РФ не соответствующими Конституции РФ в том объеме, о котором говорилось в начале нашей статьи. Вместе с тем «за кадром» осталась другая очень важная, на наш взгляд, проблема – оценка показаний лица, в отношении которого поставлен вопрос о применении ПММХ.
Как мы уже писали, по мнению Верховного Суда РФ, такие показания «не могут рассматриваться как источник доказательства по делу, они не имеют юридической силы, не могут быть положены в основу решения по делу и использоваться при разрешении вопросов о применении ПММХ» [ Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации, 2006, № 1. С. 28 ]. Свой вывод Верховный Суд РФ обосновывает требованиями ст. 74 УПК РФ предположительно на том основании, что в ней показания такого лица среди допустимых доказательств не значатся. Причем Верховный Суд считает недопустимым доказательством показания такого лица, данные им даже задолго до проведения по делу СПЭ, которая установила, что выявленное у него психическое расстройство лишало его возможности осознавать фактический характер своих действий или руководить ими.
Вопрос, таким образом, должен ставиться намного шире.
Ведь если лицо, в отношении которого осуществляется производство о применении ПММХ, после нынешнего Постановления КС приобретает возможность знакомиться с делом, присутствовать в зале суда, обжаловать процессуальные решения, но при этом все им сказанное как до, так и после СПЭ (показания на допросах, очных ставках и т.д.) не будет иметь никакого значения, то для чего тогда, спрашивается, этому лицу нужны все его вновь приобретенные права?..
К сожалению, никто из всех троих заявителей не додумался оспорить конституционность ст. 74 УПК РФ, и поэтому КС ее не рассматривал.
Все еще впереди. Будем продолжать начатое дело.