Приход к власти в Германии нацистов сыграл непоправимую роль в истории не только немецкой, но и мировой культуры, в частности, в истории психиатрии. Достигшая высоты с тех пор утраченной, немецкая психиатрия стояла на пороге решения самых фундаментальных и сложных профессиональных задач. Собственно, принципиально ею уже решенных, но требовавших для своего адекватного практического использования определенного уровня и характера интеллектуальной культуры и закрепления в массовой повседневной врачебной практике. Но именно эта почва была сметена тоталитарным режимом и последующей мировой войной.
Германия в силу своей антисемитской политики лишила себя многих великих мыслителей и ученых. В философии это было отстранение Э.Гуссерля и К.Ясперса, эмиграция Э.Кассирера и всей Франкфуртской социологической школы. В психологии это были убийство Отто Липмана, эмиграция Вильяма Штерна, Карла и Шарлотты Бюлер, всех лидеров гештальт-школы и фактически всех видных психоаналитиков. В психиатрии – это была эмиграция пятой части всех профессионалов, в том числе основоположника нейро- и патопсихологии и «гештальт-направления» в психоневрологии Курта Гольдштейна, классика судебной психиатрии Густава Ашафенбурга, отстранение другого классика психиатрии – Карла Бонгеффера, физическое устранение создателя электроэнцефалографии Ганса Бергера, изгнание лидера Гейдельбергской школы Карла Вильманса и Вилли Майер-Гросса, и психиатра-энциклопедиста и новатора Артура Кронфельда.
Трагическая личная судьба последнего отяготилась еще и судьбой его наследия последнего периода жизни, на 70 лет фактически выпавшего из международного научного оборота. Между тем, значимость и размах сделанного им за последние пять лет жизни удивительны. Это работы по центральным, стержневым вопросам теории и практики психиатрии: становлению синдромологии и нозологии, и их интеграции, представление о шизофрении и терапии психозов. Масштабность охвата, проницательная проблематизация ключевых вопросов, глубина обсуждения, ясность и четкость привносимая в многочисленные запутанные споры и дискуссии вершинной эпохи немецкой психиатрии в их до сих пор самом современном звучании и конструктивный дух решения этих проблем делают их неувядаемой классикой. Многие десятилетия эти тексты, разбросанные по все более трудно доступным изданиям, как и несколько неопубликованных рукописей, циркулировали среди преданных своему делу российских профессионалов, как неиссякаемый источник строго научного знания. Теперь эти работы, наконец, собраны и делаются доступными. Теперь каждый сможет оценить, насколько они все еще основополагающи и современны.
Трагизм судьбы этого выдающегося психиатра состоял в том, что спасаясь от одного тоталитарного режима, он попал в другой и, в конце концов, вынужден был вместе с женой покончить самоубийством в 55-летнем возрасте.
В настоящий том вошли труды Кронфельда, посвященные становлению синдромологии и концепции шизофрении. За рамками настоящего издания осталась большая серия работ, посвященных терапии психозов, – прежде всего, теоретическое обоснование и практическое использование инсулино-шоковой терапии. Благодаря усилиям Кронфельда, этот вид терапии был сразу после сообщения о нем в конце 1933 г. тщательно им изучен и поставлен в Советском Союзе уже в 1936 г., что обогатило терапевтический арсенал отечественной психиатрии мощным эффективным средством задолго до введения фармакотерапии.
За пределами настоящего издания осталась также публицистическая работа «Дегенераты у власти», вопреки множеству малоизвестных фактов о вождях III Рейха – Г.Геринге, И.Геббельсе, Р.Гессе, Г.Гиммлере и др., вплоть до самого А.Гитлера, которого Кронфельд близко наблюдал в течение трех дней в качестве судебно-психиатрического эксперта в 1932 г. Но военная цензура придала этому тексту пропагандистскую стилистику, фактически переписав весь текст заново. Мы написали в предисловии к переизданию: «Здесь психиатрия откровенно внедряется в политику, не считаясь с медицинской тайной в отношении вождей Третьего Рейха и, наконец, использует понятие дегенерации в уничижительно-презрительном смысле обыденного словоупотребления. Среди задач Независимой психиатрической ассоциации – борьба со всем этим. Но не меняется ли все радикальным образом, когда речь идет о лидерах государства? И не является ли пример фашистской Германии ответом на этот вопрос?» [2].
Артур Кронфельд родился в Берлине 9 января 1886 года в семье доктора юридических наук, королевского нотариуса, открывшего с 1884 г. адвокатскую практику. Он был сыном торнского кантора и много лет работал в комиссии по вопросам бедноты еврейской общины Берлина. Артур Кронфельд, с детства обнаруживший незаурядные разносторонние интересы и способности в области искусства, философии, гуманитарных, естественных и точных наук, изучал медицину в университетах Иены, Мюнхена, Берлина, и Гейдельберга, где кафедры психиатрии возглавляли, соответственно, О.Бинсвангер, Э.Крепелин, Т.Циен, Ф.Ниссль.
Уже первая написанная им в 19-летнем возрасте работа к 70-летию Эрнста Геккеля, которая переросла в вышедшую спустя год монографию «Эволюционно-теоретический трактат о сексуальности и эстетическом восприятии» (1906) привлекла внимание известного сексолога Магнуса Гиршфельда, включившего большое резюме этой книги – «Принцип дивергенции и сексуальная конртрреакция» - в свой журнал.
Годы обучения (1904-1909) - это и годы активного общения с молодыми поэтами-экспрессионистами с публикацией собственных стихов в журналах «Штурм» и «Акцион», и годы дружбы с будущими нобелевскими лауреатами в области медицины и физиологии Отто Маейрхольдом и Отто Варбургом, и известными математиками Паулем Бернайсом и Куртом Греллингом, что позволило Кронфельду с их помощью основательно вникнуть в ряд разделов математики.
С 1907 г. Кронфельд вошел в кружок Леонарда Нельсона (L.Nelson, 1882-1927), основоположника неофризской школы неокантианства. Якоб Фридрих Фриз ( J.F.Fries, 1773-1843) развивал критическую философия Канта в духе эмпирического психологизма, считая основой философии психологическую антропологию. Нельсон истолковывал этот психологизм как особый критический метод, позволяющий в процессе самонаблюдения обнаруживать априорные принципы. Он отстаивал идею философии как строгой науки, а основу научности видел в системности знания. Его высоко ценили Д.Гильберт, Р.Отто и К.Поппер, который называл Нельсона «выдающейся личностью».
Творческая активность и разносторонняя подготовка обусловили такой уровень рефлексии, который заметно выделял Кронфельда среди коллег. В результате, Вильгельм Виндельбанд привлек его к работе на философском факультете, а Франц Ниссль, отличавшийся чрезвычайной тщательностью в подборе кадров, назначил руководителем университетской психиатрической клиники. В 1910 г. публикуется первая диссертация Кронфельда: «Реакция Вассермана и ее диагностическое значение в психиатрии».
В 1910-1913 гг. Кронфельд работает в Гейдельберской клинике под руководством К.Вильманса в кругу Груле, Ясперса, Ветцеля, Гомбургера и Майер-Гросса. Это был, пожалуй, самый выдающийся коллектив профессионалов, где царила активная творческая атмосфера: консилиумы, обсуждения, представления больных, научные вечера с участием Ниссля, где обсуждались заранее объявлявшиеся темы и реферировались научные труды, и вечера в узком кругу у Груле, где с предельной свободой и страстью обсуждались все вопросы. Здесь, как вспоминал Ясперс, «великая самонадеянность многознайства сочеталась с радикальной критикой, готовностью разобрать по косточкам любую точку зрения... и формировался «дух клиники».
В этот период совместно с Майерхольдом, Варбургом и Ясперсом, Кронфельд выступает на итоговом годовом заседании кружка Нельсона с критикой психоанализа. На основе этого исследования Кронфельд публикует в 1912 г. монографию «О психологических теориях Фрейда и родственных воззрениях», которая уже в 1913 г. появилась в русском переводе с намного более содержательным наименованием «Психологическая механика», которая запечатлела, пожалуй, наиболее серьезный недостаток психоанализа – механистический детерминизм. Впрочем, это было неизбежное следствие господствовавшей общенаучной парадигмы, которая уже противоречила данным самых разных наук. Высоко оценивая самого Фрейда, Кронфельд отмечает, что его учение «ничего общего со строго научными методами науки не имеет».
Чрезвычайно острые дискуссии происходили и между сотрудниками клиники Ниссля. Но эти критические замечания – как дружеские, так и враждебные – шли на пользу. Кронфельда отличала особенная бескомпромиссность критики. Ясперс вспоминает один эпизод, явно имея ввиду Кронфельда. «Один ассистент, мой ровесник, сделал упрек, который позже выдвигали многие против моей философии. Я хотел ударить по его догматизму в пользу критического освещения любой возможности поиска, оставив теорию в тени. Поэтому этот ассистент заявил: «У Вас нет убеждений. Так работать нельзя. Без пронизывающей теории нет науки, только благодаря теории наука становится наукой. Вы релятивист. Вы разрушаете основы точки зрения врача. Вы опасный нигилист». Этот эпизод, а также атмосфера жесткой конкуренции, о которой пишет Ясперс, вскрывает основу той сдержанности впоследствии взаимных оценок этих выдающихся пролагателей новых путей в психиатрии. Оба стремились заложить научный фундамент психиатрии, сделать ее точной наукой, оба были противниками релятивизма. Но если Ясперс опирался при этом на Э.Гуссерля и Макса Вебера, то Кронфельд шел от неофризской школы неокантианцев (Л.Нельсон) и эволюционной морфологии Д.Х.Джексона. Он тоже опирался на Ф.Брентано и раннего Гуссерля, но ограничился описательной феноменологией в духе Т.Липпса, отрицая непосредственное схватывание сущностей. По большому счету они строили одно здание с разных сторон. Кронфельд часто ссылается на Ясперса, хотя был очень разочарован, что тот проигнорировал в третьем издании «Общей психопатологии» (1922) выношенную им и действительно незаурядную, ставшую для многих настольной книгой «Сущность психиатрического познания. Введение в общую психиатрию» (1920) объемом 485 стр. с посвящением «моему учителю Гуго Липману». В третьем издании «Общей психопатологии» нет ни одной ссылки на Кронфельда, в последнем седьмом издании (1959) – шесть, включая только глухую ссылку на эту работу. Работа Кронфельда совпадает по объему с «Общей психопатологией» Ясперса (3-е издание, 480 стр.), но это, прежде всего, грандиозное философское исследовании, вовлекшее в обсуждение огромное число позиций различных философских направлений (неокантианского, феноменологического, позитивистского и др.), это философия психиатрии, решена в духе неофризского неокантиантства[3], тогда как Ясперс принципиально удерживается от каких-либо философских обоснований, ограничиваясь описанием феноменов, выработкой категориального аппарата общей психопатологии и ее проблематикой. В 1922 г. Кронфельд анализирует «патопсихофеноменологические работы» за последние 20 лет[4]. В 1923 г. Кронфельд дополняет основной текст этой фундаментальной монографии небольшой брошюрой на пионерскую до настоящего времени тему о социологической психопатологии и психопатологической социологии («Психическая ненорма и общество»).
В 1912 г. Кронфельд защитил диссертацию на степень доктора философии (по психологии) «Экспериментальные механизмы сообразительности» под руководством Августа Мессера, одного из представителей Вюрцбургской психологической школы, впервые применившей экспериментальный подход к мышлению. В 1913 г. Кронфельд переходит в берлинскую психиатрическую клинику, где исследует проблему афазий под руководством Гуго Липмана. Эти исследования прервала мировая война, во время которой Кронфельд служил военным врачом под Верденом и был награжден двумя железными крестами. Весной 1917 г. после ранения в голову он организует психоневрологическое отделение во Фрайбурге. Здесь в августе 1918 г. он женится, а в ноябре, с крушением кайзеровской Германии, выступает в качестве члена солдатского Совета. Возобновление работы у Г.Липмана было прервано тяжелой болезнью отца и необходимостью обеспечивать семью частной практикой.
В июле 1919 г. совместно с М.Гиршфельдом он организует Институт сексологии и в течение семи лет руководит отделом психических сексуальных расстройств, публикуя серию монографий: «О психосексуальном инфантилизме», об увядании, и т.д., а его монография «Сексуальная психопатология» (1923) выходит в знаменитой серии «Руководства по психиатрии» под редакцией Г.Ашафенбурга.
Работа в этой области привела Кронфельда к психотерапевтическим исканиям. Он издает монографию «Гипноз и суггестия», переведенную на русский язык (1927), а в своей вышедшей двумя изданиями с посвящением жене «Психотерапии» (1924, 1925) и главе в руководстве К.Бирнбаума «Психические лечебные методы» (1927) излагает основы психагогики (Psychagogik) – нового, предложенного им метода, синтезирующего психотерапию с педагогикой. Однако его попытка опереться на разработанную им общую теоретическую базу многообразных психотерапевтических направлений и методов для их практического объединения не встретила отклика: она не соответствовала конкурентным отношениям на этом поле, хотя и давала психотерапевтическим методам научный статус, как например, индивидуальной психологии Альфреда Адлера. Собственная психотерапевтическая деятельность принесла Кронфельду широкую известность. Он активный участник первых врачебных конгрессов по психотерапии (1926-1927), выступая по многим проблемам: «психотерапия в общей медицине», «религия и психотерапия», «социальная терапия и психотерапия в методах попечения», «социальная потребность и социальная психотерапия», «потребностный невроз» и мн.др. Наряду с Э.Кречмером он один из основателей Всеобщего врачебного общества по психотерапии и соредактор с Э.Кречмером, Р.Зоммером, Р.Аллерсом и Иоханесом Шульцем «Центрального журнала психотерапии». В 1928 г. Кронфельд выдвигает концепцию мягкой шизофрении (schizophrenia mitis)[5] и защищает диссертацию «Психология в психиатрии» на степень доктора медицины. С этого времени он приват-доцент Берлинского университета. В 1930 г. публикует «Перспективы психиатрии», принимает участие в «Руководстве по медицинской психологии» под редакцией Карла Бирнбаума, разрабатывает теорию неврозов, отличную от психоаналитической. В 1931 г. получает звание профессора, а в 1932 г. совместно со своими учениками издает «Учебник по характерологии», в котором систематизированы различные взгляды, методы исследования и обоснования критериев оценки человека. Здесь, в специальной разделе «Этика и характер» он помещает неопубликованные работы своего друга и философского наставника Л.Нельсона. На 10-м международном психологическом конгрессе (1932 г.) он посвящает выступление «Значению Кьеркегора для психологии».
Надвигающийся национал-социализм вызвал у него, человека социально активного, члена социалистической партии, члена социалистического союза врачей, действенный отпор. В числе ведущих ученых Германии Кронфельд подписал призыв Социалистического Интернационала о необходимости коалиции всех левых партий накануне выборов. Эта коалиция была торпедирована Сталиным руками Коминтерна. В результате к власти пришли нацисты, и уже в апреле 1933 г., как пишет Ясперс, стало известно о первых убийствах в концлагерях. Всякие беседы даже друг с другом прекратились. Единство народа оказалось мнимым: одни немцы были против других немцев.
Победа национал-социализма сделала невозможной вначале общественную, а с 1934 г и профессиональную деятельность Кронфельда (клиническую и преподавательскую). В 1935 г. он был принужден эмигрировать в Швейцарию, хотя за два года до этого удостоился редкой тогда чести: он был включен в биографический словарь выдающихся врачей последнего полустолетия.
В Швейцарии он некоторое время работал в частном санатории сына Фореля, но вскоре швейцарские власти отказали ему в убежище. Благодаря переписке со своим молодым коллегой по работе в области афазий из клиники К.Бонгеффера Эрихом Штернбергом, эмигрировавшим в 1933 г. в Москву, и его посредничеству, Кронфельд был проведен по конкурсу на заведование отделением экспериментальной патологии и терапии психозов (на 120 коек) Московского городского научно-исследовательского невро-психиатрического института им. П.Б.Ганнушкина (директор С.В.Крайц)[6] и в 1936 г. переселился с женой и своей гигантской библиотекой в Москву, не подозревая, что здесь с декабря 1934 г. начался массовый террор.
Радушная встреча коллег, хорошо понимавших значимость его фигуры, традиционно глубокие корни немецкой психиатрии в России и хорошее знание многими немецкого языка, предоставление квартиры на территории Института, «отличное впечатление» от лабораторий и клиник Института и, наконец, возможность тесного общения и сотрудничества с давним коллегой Э.Штернбергом содействовали творческому энтузиазму, с которым Кронфельд проработал последние пять лет своей жизни. Уже спустя год он получил советское гражданство и овладел русским языком.
В результате, профессиональная деятельность Кронфельда в России началась и продолжалась с большим неослабевающим подъемом параллельно по всем трем основным направлениям: изучение синдромологических закономерностей, становление представлений о шизофрении и ее терапия. По приезде в Москву Кронфельд публикует фундаментальную работу «Современные проблемы учения о шизофрении», а также совместно с Э.Штернбергом пионерскую работу о первом опыте инсулино-шоковой терапии в Москве, а в декабре 1936 г. на втором съезде психиатров уже делает доклад о лечении инсулиновым шоком 120 больных шизофренией. Обе эти проблемы – клинико-диагностическая и лечебно-практическая – хорошо отражают широкий и целостный охват им наиболее актуальной проблематики и четкую позицию: так он выступает в прениях по самой острой проблеме съезда – пониманию и границам мягкой шизофрении.
Второй всесоюзный съезд психиатров стал кульминацией разгрома психопрофилактического направления советской психиатрии Л.М.Розенштейна. Сама проблематика наиболее ранних и наиболее мягких проявлений шизофрении, сама профилактическая направленность усилий неизбежно вели, особенно в руках рядовых психиатров, к непомерной гипердиагностике, а с другой стороны, к столкновению с чисто экономическим подходом к здравоохранению, к вмешательству психиатров в производственные процессы. Накануне приезда в Москву Кронфельд принял участие в юбилейном сборнике, посвященном 20-летию деятельности Н.П.Бруханского (1935), который как и Л.М.Розенштейн, в значительной мере опирался на Ясперса. Бруханский опубликовал подробный реферат работы Кронфельда «Перспективы психиатрии». Оба к тому времени подвергались критике, но Розенштейн «вовремя» умер в январе 1934 г. в возрасте 50 лет, а Бруханский был арестован и вскоре погиб в тюрьме.
Атмосфера Большого Террора в советской России придает судьбе Артура Кронфельда особенно драматическую ноту. Казалось бы, он был защищен репутацией видного антифашиста, но Сталин на протяжении 1931-1941 гг. «по крайней мере четырежды меняет свою политику в отношении Германии на 180 градусов». С 1935 г. он ищет возможности для соглашения с Гитлером и достигает его в 1939 г.
1936 год, когда Кронфельд переселился в Москву, ознаменовался принятием «самой демократической в мире» «сталинской конституции» - части той тотальной лжи, той сладкой декорации, которой советское государство отличалось от гитлеровской Германии. Общим был тотальный террор, распространившийся на детей с 12 лет, включая расстрел и санкции за недоносительство (в СССР с 1935, в Германии с 1944 гг.). Только в 1937-1938 гг. было арестовано 7 млн. человек, из них один миллион расстрелян, два миллиона умерли в заключении[7]. В 1935 г. были закрыты все общественные организации от старых большевиков до филателистов, в 1936 г. были осуждены и уничтожены педология и психотехника. Мы не знаем, когда Кронфельд понял, где он оказался, но выбирать ему уже не приходилось. Эрих Яковлевич Штернберг сокрушался впоследствии, что способствовал приезду Кронфельда в Советский Союз. Сам он был репрессирован в марте 1938 г. на 16 лет. Это был самый близкий для Кронфельда человек. В конце 1930-х годов было репрессировано множество выдающихся ученых, в том числе эмигрантов, спасавшихся от Гитлера. Так, расстреляны один из основоположников квантовой химии Ганс Гельман, автор «Теоретической биологии» Отто Бауэр, в 1940 г. выданы Гитлеру физики А.Вайсберг и Ф.Хоутерманс.
Насколько все было непросто, свидетельствуют предисловие к первому сборнику трудов Института им. Ганнушкина (1936): «Решение ЦК ВКП(б) об извращениях и ошибках в области педологии, по существу, имеет для всех нас решающее и руководящее значение для уяснения условий возникновения и ошибочности взглядов, связанных с «теорией» мягкой шизофрении». В примечании от редакции к статье Кронфельда, открывавшей сборник, сказано: «...такого рода синтез требует прежде всего последовательно материалистической критики всего синтезированного материала и только тогда получает свое выражение в некоторой новой точке зрения, чего автор не дает и по существу остается на персоналистских позициях». Таким образом, все точки над i были поставлены с самого начала зловещим предостережением.
Это объясняет, почему основной массив ежегодных работ Кронфельда был посвящен инсулино-шоковой терапии, - это была не просто наиболее нейтральная тема для такого выдающегося теоретика как Кронфельд, эта тема была продиктована Вторым всесоюзным съездом психиатров как главная задача советской психиатрии – сузить претензии психопрофилактически ориентированной психиатрии с ее акцентом на амбулаторной службе до госпитальной физиологически ориентированной психиатрии. Кронфельд показал себя глубоким исследователем и на этом, новом для себя поле биологической терапии шизофрении. Первые его две публикации по приезде в Советский Союз (в первом сборнике трудов Института им. Ганнушкина) посвящены «Современным проблемам учения о шизофрении» и – совместно с Э.Штернбергом – первому опыту инсулино-шоковой терапии в Советском Союзе (36 больных), сопоставительно с данным венской (М.Закель) и бернской (М.Мюллер) клиник (соответственно, 104 и 75 больных). Но уже в декабре 1937 г. на Втором съезде психиатров Кронфельд доложил результаты лечения 120 больных шизофренией, в 1937 г. анализирует «Психопатологию процессов улучшения при инсулиновой терапии шизофрении», в 1938 (совместно с М.Я.Серейским) обсуждает общие итоги этого лечения, а в 1940 г. с большой группой соавторов обобщает катамнезы 607 больных шизофренией.
Только в 1940 г. он публикует свои работы по синдромологии: «Проблемы синдромологии и нозологии в современной психиатрии», «Сновидения и галлюцинации» и «К вопросу о синдроме раздвоения».
Помимо клинико-терапевтической и исследовательской деятельности в Институте, Кронфельд читает лекции, в частности, в 1937 г. курс психотерапии в Харьковской психоневрологической академии[8], консультирует больных и врачей Преображенской больницы (гл. врач М.А.Джагаров) в Москве и Костромской психиатрической больницы, общается с коллегами своего института и Института невро-психиатрической профилактики им. Вильгельма Крамера (директор В.А.Внуков, с 1940 г. - П.Б.Посвянский) М.Я.Серейским, С.Г.Жислиным, И.Г.Равкиным, А.В.Снежневским, М.И.Вайсфельдом, Т.А.Гейером, С.И.Консторумом, Р.Е.Люстерником, П.Е.Снесаревым и др., и много пишет не только в советских, но до 1938 г. также в австрийских, швейцарских, голландских, болгарских изданиях. В 1936 г. в США выходит перевод его работы «Психология в психиатрии».
В советских условиях Кронфельд вынужден был писать с оглядкой на идеологическую цензуру, что придало его текстам классическую сдержанность и простоту, критический дух отличал его всегда. Это было время разгрома Института невро-психиатрической профилактики (1936) и Украинской психоневрологической академии (1937), время атомизации общества, время массового доносительства.
С началом войны антифашистская заряженность Кронфльда делается востребованной: он выступает с речами на гитлеровскую армию, а издательство газеты «Медицинский работник» большим тиражом выпускает его брошюру «Дегенераты у власти» о вождях III Рейха (1941). Но ситуация во всех отношениях стремительно ухудшается. В сентябре была осуществлена депортация немцев Москвы и Московской области. 12 октября Кронфельд принимает участие в массовом антифашистском митинге научных работников, а 14 октября немецкие войска, прорвав оборону, подходят непосредственно к Москве. 15 октября принимается решение об эвакуации. Слухи об этом вызывают панику. 16 октября сотрудники Института лихорадочно готовятся к отъезду, а Кронфельд не находит в списках эвакуируемых то ли своего имени, то ли имени жены. Он не находит их ни в своем Институте им. Ганнушкина, ни в Московском институте психиатрии, ни в Первом московском медицинском институте на Б.Пироговке, на другом конце города, куда вынужден добираться пешком в холодный ветреный день с Преображенки, где жил на территории Института, и где теперь спецотряды сжигают архивы Института, включая амбулаторные карты и истории болезни – плоды десятилетнего рафинированного труда школы Л.М.Розенштейна, так и не дожившие до своих катамнезов, решавших бы столько кардинальных вопросов. Они воочию обесценивались без всякого смысла одномерным мышлением НКВД. Всеми забытый, никому не нужный, фактически без средств к существованию, да еще с немецким акцентом, в условиях совершенно неустроенного быта, перед лицом организационного хаоса и хамства неустоявшейся гражданской жизни военного времени, остро почувствовавший себя в этот кризисный момент отстраняемым чужаком даже в среде, которая только и могла понимать и ценить высоту профессионализма. Несколько профессорских семей, живших в том же доме, что и он, грузили свое барахло на несколько полуторок. Для Кронфельда там не было места. Все попытки и все перспективы вырваться были пресечены, кроме одной – попасть в руки нацистов. Но это был не страх. Страх был вокруг, и все, чем он жил, было обесценено. Утром 17 октября вместе с женой он принял большую дозу веронала. В этот роковой момент рядом не оказалось никого из по-настоящему близких людей или людей, способных в цейтноте критического момента проявить должный пиетет. – Дело в том, что значительная часть сотрудников и руководства Института были мобилизованы в армию. Сумевший отлучиться в Москву, живший по соседству заместитель директора Института им. Ганнушкина А.В.Снежневский опоздал буквально на несколько часов... Так погиб один из самых талантливых психиатров века, с которым оборвался начавшийся было ренессанс российской психиатрии, ренессанс в условиях террора!
Директор Московского института психиатрии МЗ РСФСР[9] тех лет проф. П.Б.Посвянский всю последующую жизнь горько сокрушался, обвиняя себя в случившемся. Но как обычно бывает в таких случаях, вина на деле лежит на всех. Но не в смысле исключения персональной ответственности, а – наоборот – в смысле персональной ответственности каждого, даже молодого психиатра.
Гомологичным рядом к судьбе Артура Кронфельда выглядит судьба его грандиозной профессиональной библиотеки, вывезти которую из Германии удалось благодаря происхождению его жены из немецкой аристократии. Долгое время занимавшая половину пространства институтской библиотеки, она оставалась почти не востребованной. Годами на нее лилась вода с прохудившегося потолка в подставляемые миски и ведра, пока при переезде в другое помещение в середине 1990-х годов не была наполовину расхищена. Утеряны даже многие книги самого Кронфельда – написанные им или с его пометками.
Однако судьба научного наследия Кронфельда в России контрастирует со всем этим. Труды Кронфельда всегда были и остаются наиболее ценимыми среди высоких профессионалов и серьезно повлияли на них. Нынешнее издание позволит вернуть ставшие трудно доступными работы Кронфельда новому поколению психиатров. Более того, переводом основной работы Кронфельда российского периода на немецкий язык, это издание укрепляет основу как для более глубокого взаимопонимания немецких и российских психиатров, так и продвижения решения фундаментальных вопросов самой психиатрии.
О смерти Кронфельда в Германии узнали уже после войны. Многие знавшие его коллеги – прежде всего Эрнст Кречмер, его сын Вольфганг Кречмер пользовались каждым случаем, чтобы воздать ему должное. К 100-летию Кронфельда д-р Инге-Вольф Киттель издал в серии библиотеки Константского университета выразительную книгу-альбом (1988), отображающую вклад Кронфельда во многие разделы психиатрии, прежде всего, в ее научный фундамент. В 1991 г. «Журнал невропатологии и психиатрии им. Корсакова» (№ 12) впервые воскресил имя А.Кронфельда работой проф. Н.А.Корнетова из Томска. В 1993 г. Независимая психиатрическая ассоциация России посчитала актуальным переиздать 60-тысячным тиражом антифашистскую работу Кронфельда «Дегенераты у власти». В 1996 г. украинские коллеги переиздали к своему Первому национальному конгрессу «Проблемы синдромологии и нозологии в современной психиатрии». В 2001-2002 гг. Независимая психиатрическая ассоциация России впервые опубликовала перевод Б.Г.Кравцова диссертации Кронфельда «Психология в психиатрии» (НПЖ, 2001, 4; 2002, 1, 2). Уровень обсуждения этой очень актуальной темы у Кронфельда в 1927 г. значительно глубже и тоньше, чем бытовавший у нас до недавнего времени. Прежде русские переводы произведений Кронфельда публиковались значительно быстрее. Критика теории Фрейда появилась через год после немецкого издания (1913), «Гипноз и внушение» - спустя несколько лет (1927), подробный реферат «Перспектив психиатрии» спустя четыре года (1934). Нынешнее переиздание – спустя почти 70 лет. И тем не менее, оно по-прежнему актуально, - признак настоящей классики.
Наше обращение в посольство Федеративной Республики Германии в Москве за помощью в переиздании работ А.Кронфельда встретило понимающий отклик, за что мы выражаем глубокую благодарность.
Для адекватного понимания текстов Кронфельда важно знать содержание его основных трудов, его путь и его истоки. Он остался им верен. Обсуждавшаяся Кронфельдом проблематика сохранила актуальность до настоящего времени, в частности, его неявная полемика с Ясперсом относительно взаимоотношения науки и философии, организующей роди теории, формулирования центральных вопросов общей психопатологии.
Если для Кронфельда без теории нет науки, то Ясперс категорически не принимал любые формы знания, начинавшегося с теоретизирования или философствования: наука должна знать свои границы, философией нельзя заниматься как физикой. Даже программную задачу Гуссерля – «философия как строгая наука» он назвал пошлой. Тем более Ясперс не принимал смешения науки с философией и критически относился к экзистенциалистской психиатрии Л.Бинсвангера. Ясперс вообще отрицал возможность антропологии в качестве науки, а только в качестве философской антропологии. Однако эта альтернатива первоначально была чересчур заострена, так как в конечном счете мы видим, что почти все цитаты Ясперса из Кронфельда представляют превосходные конкретные феноменологические описания. Кронфельд даже предпосылает своей книге «Сущность психиатрического познания» эпиграф из Гете: «Сами факты – уже теория». Обращение к этому высказыванию Гете, предтече феноменологии, - это уже четкое отрицание крайностей одностороннего фактуализма, в котором факты поглощают теорию, и одностороннего теоретизма, для которого факты – теоретические конструкции. Гете не противопоставлял их: «Что называют идеей: то, что всегда обнаруживается в явлении и притом выступает, как закон всякого явления». Но это уже и есть постижение сущности, тогда как «каждый слышит только то, что он понимает»[10]. Таким образом, усмотрение сущности требует определенного уровня и стиля от самого исследователя, начинающего с предваряющего все прочее феноменологического метода. Кронфельд отвечал этому.
В результате, Ясперс заложил основы новой пропедевтики психиатрии, фактически создал ее заново, а Кронфельд сумел внести стройный порядок в сложнейшие переплетения клинико-психопатологических дифференциаций, обеспечив становление новой научной синдромологии. Оба посодействовали конструктивному взаимодействию феноменологического и индуктивного методов в психиатрии, психопатологического и клинического направлений в ней. Кронфельду мы обязаны наиболее взвешенным, клинически и теоретически выверенным пониманием принципа нозологии.
Для нас главным является то, что объединяет, а не разделяет Кронфельда с Ясперсом. Это их общее устремление превратить общую психопатологию в строгую науку. Дополнительность их вклада естественных образом вытекает из различной формулировки ими главного вопроса общей психопатологии.
Для Ясперса это всякий раз в отношении каждого конкретного больного вопрос: «развитие личности или процесс?».
Для Кронфельда – «как соотносятся патопсихология и психопатология?» и «в чем существо основного расстройства?».
Мы видим, что это более теоретично и философично сформулированный фактически тот же самый вопрос. «Развитие личности» - предмет психологии, «патологическое развитие личности» - предмет патопсихологии и психопатологии, «процесс» - предмет психопатологии.
В основе многих разноречий и споров лежит невнимание к разнообразию и разнородности смысла, вкладываемого в одни и те же понятия, проблема тотальной омонимичности, тем более во взаимоотношении содержания таких разных фундаментальных понятий как «психическое», «психологическое» и «психопатологическое». В данном случае нам важно знать, как их понимал сам Кронфельд, иначе мы рискуем, читая его, читать на деле очень от него далекое, фактически другое. Его понимание соответствует неокантианскому. Согласно Кронфельду, в психиатрии сама природа предмета исследования определяет две ведущих точки зрения: психологическую и клинико-патологическую. Предметом первой является целая психическая личность и нарушения целостного процесса душевной жизни (психогенез). Предметом второй – конкретные ненормальные психические явления, нозологические единицы, соматогенез, ненормальный метаболизм («Психология в психиатрии»). Согласно Кронфельду, сфера ненормальных психических явлений шире, чем психологическая точка зрения. Основное психопатологическое расстройство находится на большей глубине, оно – в едином изменении самой организации и невыводимо «только из психологических основ и предпосылок личности как таковой», его просто нужно принять как органическую обусловленность.
Кронфельд использует понятие «психологический» не в том узко аналитическом смысле, к которому привыкли психологи послевоенной советской выучки, - ограничивающимся изучением отдельных психологических функций, да и то по преимуществу только когнитивной сферы: ощущений, восприятий, памяти, мышления. Концепции, акцентирующие аффективную сферу, например, Ganzheitpsychologi Felix Krüger, клеймились как «мистические». Более того, не проводилось принципиальное, классическое после Франца Брентано различие между содержанием и формой психических актов. Между тем, только последнее – предмет собственно психологии. Содержаниями занялась после «Логических исследований» Э.Гуссерля феноменология. Наконец, аналитизм подхода той поры был неизбежен в силу того, что понятие «личности» в Советском Союзе было фактически устранено постановлением ЦК ВКП(б) 1936 г. о педологии, которая воплощала целостный личностный подход[11]. Рассмотрение каждого феномена в узко психологическом и личностном аспектах стало обозначать не более, чем различие «общего» и «индивидуального». В этих условиях деформации и полного извращения фундаментальных исходных подходов провозглашение Кронфельдом психологического подхода как непременной части психиатрии воспринималось А.В.Снежневским, а вслед за ним официальной советской психиатрией буквально, в духе до-ясперсовской эпохи. «Психология» после Павловских сессий (1950,1951) воспринималась как «идеологический враг». Это надолго отодвинуло не только переиздание работ Кронфельда, но даже ссылки на него. Нелепость этой ситуации очевидна из четкой аргументации Кронфельдом, что «основное расстройство» при различных психотических расстройствах невыводимо ни из характерологического типа, ни из психической жизни больного, ни из личности больного. Личность только опосредует связь основного расстройства с церебральным процессом. Мы видим, что существо дела было в разных ценностях и целях Кронфельда и идеологического ведомства, которому его рафинированный уровень был только помехой, которую было проще игнорировать, чем оспаривать.
Кронфельду мы обязаны решением многих фундаментальных проблем, которые – среди тех, кто незнаком с его творчеством, - до сих пор являются предметом частых непродуктивных споров.
Казалось бы несовместимые друг с другом клинико-нозологическое направление Э.Крепелина и синдромологическое направление А.Гохе, объединяются Кронфельдом в рамках более широкой синтетической теории. Он показывает также, как нозологическое мышление «принуждено неизменно пользоваться» психопатологическим подходом и, таким образом, как совместить представления Крепелина и Блейлера. Такой синтез – путь и Клерамбо, и Берце, и гейдельбергской школы.
В противоположность современному упрощенному пониманию, Кронфельд давно ясно показал как еще Крепелин, в непрерывном творческом развитии своей концепции, «ослабил противоположность понятий эндо- и экзогенного, объединяя их взаимодействия понятием процесса», как развития собственно общепатологической закономерности. Кронфельд подчеркивает, что «принцип противопоставления «эндогенных процессов» и «экзогенных типов реакций» является и теоретически, и клинически ошибочным не только для отграничения действительных нозологических единиц, но также и для синдромологических исследований».
Эта высоко конструктивная позиция контрастирует и никак не совместима с грубыми, совершенно несвойственными Кронфельду по стилю, тону, смыслу и даже уровню элементарной грамотности, выпадами против «лженаучной психиатрической генетики» «в псевдонаучной идеологически реакционной форме, которая идет от Блейлера»[12] и т.п., которые явно вписаны чужой рукой и понятны из исторического контекста. Аресты советских генетиков начались с 1932 года, в 1938 г. президентом ВАСХНИЛ стал Т.Д.Лысенко, а в 1940 г. был арестован акад. Николай Вавилов. Но и в нацистской Германии «учение о наследственности» стало политическим оружием. В этой сложной и опасной ситуации политизации науки Кронфельд сохраняет строгость научного подхода, противопоставляя спекуляциям Рюдина, Гоффмана и Люксенбургера беспристрастные, «очень тщательные работы Бовина, которые полностью опровергают работы Рюдина», позицию Бюргер-Принца, Майер-Гросса, Груле, Берце, Бумке, школы Клейста, и со своей стороны обосновывает положение, что «ни один синдром не порождается единой «монотипической» реактивной базой», которая «не может быть исключительно наследственной, индивидуально-конституциональной». «Мы не имеем права смешивать общепатологическое понятие абиотрофического процесса с генетическим понятием абиотрофического предрасположения». «Статистика наследственности тесно связана с допущением генетического родства между шизоидией и шизофренным психозом... Если ее выводят из статистики наследственности, то совершают логическую ошибку: извлекают из статистики то, что предварительно было вложено в нее.
Чрезвычайно важно привнесение им в психиатрию понятия глубины расстройства в духе концепции Джексона. Глубина болезненных расстройств измеряется мерой регресса функциональной структуры на более примитивный, слабо дифференцированный уровень. В соответствии с Джексоном, понятия о центрах, слоях, глубине носят у него не буквальный морфологический смысл локализации, а фигуральный, метафорический, виртуально-смысловой, избегая тем самым ошибки изоморфизма ранней гештальт-психологии - восприятие квадрата сопровождается в мозгу не копией этой фигуры, а перекодировкой на «другой язык».
Поучительно, особенно с методологической точки зрения, решение Кронфельдом проблемы атипических психозов и его уничтожающая критика концепции смешанных форм, представляющим petitio principii, методологический самообман. О смешанных формах правомерно говорить только в чисто дескриптивном смысле, но не в смысле структуры патогенеза.
Разработанный Кронфельдом гетеротипизирующий структурный анализ синдромов, - в основе которого лежит методологическое преобразование атипии в антитипию, что лишает его теоретической предвзятости, - представляет эффективный метод интеграции синдромологического и нозологического подходов.
Наконец, Кронфельд внес ясность в самый сложный и актуальный до настоящего времени вопрос психиатрии, особенно важный и болезненный для отечественных психиатров: проблему «мягкой», «малопрогредиентной», «вялотекущей» шизофрении. За счет, прежде всего, этого диагноза диагностика шизофрении в 1960-1980 годы в Советском Союзе втрое превышала международный уровень[13], что – в условиях тоталитарного режима с его уголовным преследованием за «антисоветскую пропаганду» - привело к беспрецедентному по масштабам использованию психиатрии в политических целях: для дискредитации и подавления правозащитного движения. В 1936 г. на 2-ом Всесоюзном съезде психиатров Кронфельд выступил с разъяснением, что выделенная им в 1928 году «мягкая шизофрения» представляет особую форму явного шизофренического процесса, который «всегда дебютирует острой психотической фазой» и на долгие годы сохраняет манифестную симптоматику, которую больные настолько компенсируют, что остаются социально сохранными. «Непомерное расширение», по его словам, этой первоначальной концепции проявилось в диагностике шизофрении там, где речь шла о предположительно инициальной, а не достоверно резидуальной симптоматике (так как она не начиналась с шуба), и где эта симптоматика не носила манифестного характера. Таким образом, четко очерченная Кронфельдом форма шизофрении фактически превратилась под тем же названием «мягкой шизофрении» в инициальную стадию абортивной, асимптоматической по степени выраженности болезни, т.е., несомненное качественное отличие оказалось подмененным непрерывным континуумом количественных отличий от здоровой нормы. И тем не менее, с претензией называться самостоятельной формой шизофрении - той, которая впоследствии получила наименование «малопрогредиентной», «вялотекущей». Смазанным оказалось даже различие болезни и патологии (стационарной негативной симптоматики) – закономерный итог академического подхода, его рафинированной утонченности, не годящейся, даже противопоказанной для широкого употребления, оторванного от учета социального аспекта: возможностей реальной практики, социальной компенсации, социальных последствий такой диагностики. Рецидив расширительного подхода 1960-1980-х годов в какой-то мере объясняет, почему труды Кронфельда не переиздавались.
В контексте реконструированного им широкого исторического полотна выделения шизофрении, Кронфельд обсудил наиболее актуальные и спорные вопросы этого центрального психического заболевания. Основное расстройство при шизофрении – не в содержании психоза, не в амбивалетности и аутизме как у Блейлера, а в его «формальных моментах» - структуре и связях сомато-психической деятельности. Для их установления «необходимы совершенно другие методы, чем те психолого-динамические методы, которыми пользовался Блейлер. Необходим анализ структуры симптома». Это фактически тот же путь, какой представляли «микросимптомы» Л.М.Розенштейна, путь от симптома к феномену.
Мы видим, что творчество последнего драматического этапа деятельности Артура Кронфельда – один из выдающихся взлетов нашего предмета в тонкости клинических анализов, широте теоретических обобщений и конструктивном решении многих бесконечных споров.
Ю.С.Савенко
[1] Предисловие к монографии Артура Кронфельда «Становление синдромологии и концепции шизофрении» (работы 1935-1940 гг.) – М., 2006
В описании советского периода жизни А.Кронфельда использованы наши беседы с его ближайшим другом проф. Эрихом Яковлевичем Штернбергом и тогдашним директором Института психиатрии проф. Павлом Борисовичем Посвянским и др.
[2] А.С.Кронфельд «Дегенераты у власти» - Издательство Независимой психиатрической ассоциации, М., 1993, тираж 60 000 экз.
[3] Больше всего ссылок в ней на Канта, Фриза и Нельсона и заканчивается она очерком о Якобе Фризе. Сохранившийся тщательно проработанный с множеством записей и пометок на полях экземпляр этой монографии в библиотеке Э.Я.Штернберга делает понятным философскую фундированность и острый критический дух полемических обзоров и статей Э.Я.Штернберга в адрес феноменологических школ немецкой психиатрии. Между тем, единственным портретом в кабинете Э.Я.Штернберга был портрет Ясперса (в эпоху, когда это не приветствовалось), а острота полемики отражала дух критической философии Л.Нельсона и этой работы А.Кронфельда.
[4] Zblt. f.d.ges. Neur. Psych., 1922, XXVIII, 441-459
[5] Nervenarzt, 1928, Bd. 1, s. 46-51
[6] Этот институт, также как Институт невро-психиатрической профилактики им. Вильгельма Крамера, находился на базе психиатрической больницы им. П.Б.Ганнушкина, даже составлял с ней одно целое.
[7] Для сравнения: за 4 года Первой мировой войны Германия потеряла 2 миллиона человек.
[8] Видимо, по инициативе президента Академии Л.Л.Рохлина, тогда же арестованного. В 1930 г. Рохлин стажировался в клинике К.Бонгеффера в бытность там Кронфельда приват-доцентом.
[9] Новое наименование с 1941 г. института невро-психиатрической профилактики им. В.В.Крамера
[10] И.В.Гете «Избранные сочинения по естествознанию» - М., 1957, с. 396-397
[11] Понятие личности было «реабилитировано» лишь в 1969 г.
[12] Тем более, что чуть дальше ощутима рука самого Кронфельда: «как ненаучно было преувеличение значения наследственного предрасположения со стороны Блейлера, Кречмера, Мауца и др., так же ненаучно было бы вовсе отрицать это значение или пренебрегать им», и «мы признаем клинически доказанным относительную специфичность конституциональных факторов в отношении некоторых форм... например, синтонности...».
[13] Гиндилис В.М. Вклад генетики в клиническую систематику эндогенных психозов // «Пути обновления психиатрии», Независимая психиатрическая ассоциация, 1991, с. 80-98