Жан Марэ. О моей жизни[1] (отрывки)

Я вознаграждал себя, забираясь на чердак и роясь в ящиках с книгами. Читал все, что попадалось под руку.

Как-то я наткнулся на книгу со странным названием «Драгоценность на поясе» Сулье де Морана. Позднее я встречу этого врача – специалиста по иглотерапии, у Жана Кокто, которого он пользовал, и Кокто расскажет мне об его книге. Уж лучше бы мне разрешили портить переплетенные тома Вальтера Скотта. Эта книга посвящена сексуальному воспитанию маленьких китайцев, предназначенных для услаждения взрослых эстетов... Одним из моих излюбленных развлечений стало переодевание. Я мастерил костюмы из лоскутов, которые собирал всюду, где мог.

Однажды я залез в сундук, в котором лежали причудливые платья. Там был и мамин подвенечный наряд. Я надевал эти платья одно за другим, перевоплощаясь в одиночестве в героинь прочитанных мною романов.

Вскоре я стал мастерить костюмы, как мне казалось, достойные настоящего театра. Бабушка научила меня кроить и шить. Однажды я переоделся и вызвался пойти за покупками... И я, ничуть не смущаясь, отправился к булочнику и к мяснику, к которым обычно ходил. Какая радость, когда я убедился, что меня не узнали!

Я даже придумывал пойти к какому-нибудь кинорежиссеру, уверенный, что со мной заключат контракт. А после этого я скажу им: «Я мужчина». И они ответят: «Вы великий актер». Нужно было иметь невероятную наглость и быть каботином, чтобы так вести себя.

В воскресенье мы ходили к мессе. Чтобы добраться до своих мест, нам нужно было пересечь всю церковь. Это было для меня сущей пыткой. На нас смотрели. Я так смущался, что готов был убежать. Я считал себя застенчивым. Теперь-то я знаю, что эта была не робость, а спесь. Я воображал, что меня нельзя не заметить, в то время как никому до меня не было дела.

Когда я начинал свою карьеру, то добивался репутации любезного человека... На самом деле я абсолютно не такой и никогда таким не был. Невольно я ущемил интересы нашей молодой труппы. То, что Эдипа в первый же день предложили мне, уязвило моих товарищей. Принять участие в «Рыцарях Круглого стола» тоже было их заветной мечтой, а Жан Кокто пригласил меня. За кулисами потихоньку распускали обо мне дурные слухи.

Я узнал это от маленькой очаровательной актрисы по прозвищу Крикри, которая помогала мне переодеваться. Что делать? Дать пощечину? Прибегнуть к боксу? Ноо я повел бы Крикри. Ответить той же монетой? Недостойно, противно. Мне оставалось только одно – оказать им услугу. Не по доброте и не из любезности. Это мой способ мести. Тем, кто говорил обо мне гнусности, я делал одолжения. Они не знали, что сказать, что делать, куда деваться. Сначала они решили, что я полный идиот, но в конце концов замолчали.

Это стало моей системой. Она дает свободу и легкость. Мерзость и подлость давят.

Моя система создает моральный комфорт. Она помогает чувствовать себя счастливым. Кроме того, я убедился, что злые люди гораздо больше теряют, чем выигрывают. Доброта в конце концов побеждает.

Когда представления окончились, Кокто исчез... Прислушиваюсь к каждому телефонному звонку. Наконец слышу голос Жана Кокто:

- Приходите немедленно, случилась катастрофа!

Я бросаюсь в отель «де Кастилль». По дороге тысяча страшных мыслей проносится в голове. Жан-Пьер Омон свободен, он сможет играть. У меня заберут роль. Я готов заплакать от отчаянья.

Я жду самого худшего. Кокто кладет свою трубку. Он в купальном халате, который надевал всегда, снимая пиджак. Уронив руки вдоль тела, он повторяет: «Случилась катастрофа...»

Он напоминает ребенка, боящегося наказания.

- Катастрофа... я влюблен в вас.

Этот человек, которым я восхищаюсь, дал мне то, чего я хотел больше всего на свете. Ничего не требуя взамен. Я не люблю его. Как может он любить меня... меня... это невозможно.

- Жан, вы видите, как я живу, кто окружает меня, меня надо спасать. И только вы можете это сделать...

- Я тоже влюблен в вас, - говорю я.

Я врал. Кроме того, мысли о том, что такое ничтожное существо, каким был я, может спасти великого поэта, воспламеняла меня. В эту секунду во мне проснулся Лорензаччо. С этого мгновения я захотел дать счастье, «бросить вызов несчастью, спутнику поэта», как он напишет мне позднее.

Разумеется, не следует забывать и о карьеристе, готовом на все, чтобы достичь своей цели. Я не признавался себе в этом. Мне хотелось, солгав, вести себя так, как если бы я сказал правду. Я дал себе слово быть безупречным и стараться стать таким, каким он воображал меня. Я хотел быть актером? Что ж, сыграю комедию, чтобы человек, которым я восхищаюсь, был счастлив. Я недолго играл эту комедию. Все, кто приближались к Жану, начинали любить его.

Вот что еще сближает меня с Лорензаччо: он тоже, играя роль, становился ее заложником. Осторожно, маленький Лорензаччо!

В первый же день я дал слово, что заставлю Кокто отказаться от опиума. Однако мне часто приходилось помогать ему курить...

Я взял с собой маленький бронзовый бюст Жана, отлитый для меня Фенозой. В моей спальне на площади Мадлен он стоял под медными звездами, которые я повесил на стене. Я никогда не расставался с этим бюстом. Так я обманывал себя, воображая, что Жан рядом.

«Мой Жанно,

я самый счастливый человек на свете.

Нас с тобой ничто больше не может разлучить, даже апокалипсис. Это великая загадка. После того страшного дня, когда мы расстались, я испытал огромное облегчение: ко мне пришла чудесная уверенность, что наши сердца излучают волны, которые, двигаясь навстречу друг другу, сливаются в единое целое. Это были волны нашей любви, поющие в безмолвии. Как мало значат слова по сравнению с любовью. Наша гордость, наша слава – это наша любовь.

«Я счастлив, что я люблю тебя». За эту твою коротенькую фразу я готов заплатить самой дорогой ценой.

Как жаль тех, кто неспособен любить безоглядно.

Твой Жан».

Мы жили, Жан Кокто и я, на площади Мадлен, 19. В течение многих лет жилища Жана кружились вокруг этой площади, будто по указанию палочки водоискателя, в поисках места определенного и таинственного.

Это была «Квартира загадок» из книги «Конец Потомака». Я надеюсь, что он был там счастлив. Я же чувствовал себя там совершенно счастливым. Моя комната была смежной с его. Нас разделяла дверь. Множество ночей под нее проскальзывали стихи. Утром я обнаруживал один или несколько маленьких листков, часто цветных, по-разному сложенных. Иногда в виде звезды.

При пробуждении я первым делом смотрел, не сунул ли мой Добрый-Гений-Жан мне несколько чудес. Я прочитывал их, прежде чем поздороваться.

Примечания

[1] Жан Марэ. О моей жизни. – М., 1994