Помещаемые ниже материалы со многих, подчас неожиданных сторон, красноречиво высвечивают отрицательные тенденции современных судебно-психиатрических заключений. Фиксацию этих тенденций мы рассматриваем как первый шаг к пресечению их тиражирования.
Итак, перед нами очередное «квартирное» дело. Пожилая 62 летняя женщина, Трошина Г.Н[1]., в течение последних лет страдавшая онкологическим заболеванием, незадолго до смерти составляет договор ренты с пожизненным содержанием с дочерью своей ближайшей подруги (Сайкиной), которая была ее соседкой по дому и постоянно ухаживала за ней. С имевшимися близкими родственниками – родным братом и его дочерью (Левиной), Трошина отношения фактически не поддерживала, брат от всех дел отстранился, подчеркивал, что на квартиру не претендует – «Делай, как хочешь», племянница ни при жизни Трошиной, ни в первое время после ее смерти также никаких претензий не высказывала. Однако через год умирает брат Трошиной, и его дочь решает, что была несправедливо обижена. По ее мнению, тетка в момент заключения договора находилась в таком состоянии, что не могла понимать значение своих действий и руководить ими, и договор подписала не на основе свободного волеизъявления, а под давлением ухаживавшей за ней Сайкиной. Она подает исковое заявление в суд и ходатайствует о назначении судебно-психиатрической экспертизы.
Из Определения Преображенского райсуда г. Москвы от 21.03.2006 г.:
Истица Левина обратилась в суд с иском к ответчице Сайкиной о признании договора ренты с правом пожизненного содержания с иждивением, заключенного между Трошиной и Сайкиной, от 13 мая 2003 года недействительным.
В судебном заседании представитель истицы заявил ходатайство о назначении по делу судебной посмертной психиатрической экспертизы в 111 ГГЦСМ и КЭ МО РФ (центра судебно-медицинских экспертиз Минобороны РФ).
Представитель ответчика против проведения экспертизы не возражала, однако, просит суд назначить экспертизу в ПБ № 1 им. Н.А.Алексеева или в ГНЦ им. В.П.Сербского.
Суд определил назначить судебную посмертную психиатрическую экспертизу с участием токсиколога, на разрешение которой поставить вопросы:
1. Понимала ли Трошина значение своих действий и могла ли руководить ими 12 мая 2003 года на момент выдачи доверенности Цыбульской от имени Трошиной на право подписи договора ренты с правом пожизненного содержания с иждивением? Можно ли с достоверностью утверждать, что Трошина в момент заключения сделки не отдавала отчета в своих действиях и не могла ими руководить?
2. Понимали ли Трошина 12 мая 2003 года, что выдает доверенность Цыбульской для подписания от имени Трошиной договора ренты с правом пожизненного содержания с иждивением без указания цены с дочерью Цыбульской?
3. Какое психическое состояние было у Трошиной в юридически значимый период с учетом назначенных ей сильнодействующих препаратов и могло ли данное обстоятельство повлиять на ее способность понимать и руководить своими действиями?
4. Если бы у Трошиной возникли изменения в психике, влияющие на способность понимать значение своих действий и руководить ими, в связи с применением сильнодействующих препаратов или имеющимися у нее заболеваниями, могли ли эти изменения протекать незаметно для лечащего врача и окружающих?
Проведение экспертизы поручить экспертам 111 Главного государственного центра судебно-психиатрических и криминалистических экспертиз МО РФ (г. Москва, Госпитальная пл., д. 3).
Из Заключения комиссии экспертов от 22.06.2006 г.
Вывод. Проведенное экспертной комиссией исследование медицинской документации, показаний и консультаций специалистов в области онкологии, наркологии и токсикологии в совокупности с клиническим анализом свидетельских показаний, с учетом поверхностного описания состояния Трошиной участковым врачом, позволяет вынести высоковероятностное заключение о наличии у Трошиной в период 05.2003 г. психического расстройства в форме органического поражения головного мозга смешанного (сосудистого, онкологического) генеза с проявлениями глубокой астении, эпизодов расстроенного сознании (оглушенности) вследствие раковой интоксикации, на фоне стойкой онкометастатической болевой симптоматики и медикаментозного воздействия сильнодействующих и седативных препаратов (трамал, феназепам). При имеющейся у Трошиной выраженной сосудистой (ишемическая болезнь сердца, гипертоническая болезнь, дистрофия миокарда, недостаточность кровообращения) и эндокринной (узловой зоб) патологий, начиная с 1999-2000 г.г. происходило утяжеление соматического состояния за счет прогрессирования онкологического процесса с первичной локализацией опухоли в молочной железе. О прогрессировании онкозаболевания свидетельствовало инструментально-диагностическое подтверждение метастазирования в костные образования (позвоночник), брюшную полость (асцит), поражение спинномозговых отделов центральной нервной системы, (С3, L1-L4) приведшее к утрате способности к самостоятельному движению (май 2003 г.), и невозможности контроля за функционированием тазовых органов (дефекации, мочеиспускания). Психически измененное состояние Трошиной с 2000 года характеризовалось многолетним интенсивным болевым синдромом, проявлениями раковой интоксикации в форме нарастающей, в том числе после лучевой и неоднократной химиотерапии, соматогенной астении (астено-невротическое состояние, 1998 г., астения ЦНС с 2002 г.), эпизодами транзиторного расстройства сознания по типу оглушенности («пребывание в полузабытьи», не исключая 12.05.2003 г.). Основными психическими эквивалентами в оценке психического состояния Трошиной на момент 12.05.03 г. (терминальная стадия онкопроцесса) явились глубокая астеническая слабость, адинамичность; транзиторное нарушение сознания аутоинтоксикационного генеза (влияние продуктов распада опухоли на психические функции); психотравмирующее воздействие хронического болевого синдрома при достижении анальгезирующего эффекта только сильнодействующими препаратами. Утяжеляющим фактором в формировании психически измененного состояния Трошиной влялось постоянное воздействие сильнодействующих и периодически наркотических анальгетиков, преимущественно трамала (до 200 млг в инъекциях) и транквилизатора феназепама, при длительном применении которых (более 2-х лет) формируется синдром зависимости, - возрастает частота побочных эффектов в том числе и вследствие отсутствия врачебной коррекции интервалов введения. Анализ ряда свидетельских показаний является косвенным подтверждением измененных в сторону недостаточной критичности высказываний Трошиной: «импозантный» нотариус; парадоксальность отношения к близким родственникам – «стали ближе, стали общаться», но «родственникам чтобы не досталось»; облегченные, неоднократные предложения своей квартиры нескольким соседям (3 человекам).
Особую значимость имеет оценка психологического состояния Трошиной, характеризующегося в целом проявлением мотивационной неустойчивости, ситуативности, поверхностности анализа ситуации без всестороннего прогноза возможных последствий своих действий.
Таким образом, выраженная раковая интоксикация с транзиторной токсической угнетенностью сознания, глубокая астения, поражение центральной нервной системы, интенсивный многолетний болевой синдром, на фоне воздействия сильнодействующих медикаментозных средств совокупно оказывали существенное влияние на регуляцию правового поведения и свободу волеизъявления Трошиной 12.05.03 г. при оформлении права подписи договора ренты с правом пожизненного содержания с иждивением, не исключая возможность утраты ею способности понимать значение своих действий и руководить ими (ответы на вопросы № 1, 2, 3).
Спектр психических нарушений, характерный для той соматической патологии, которая наблюдалась у Трошиной (сосудистая, онкологическая, эндокринная) в том числе и вследствие применения сильнодействующих препаратов, как в силу нерегулярности врачебного наблюдения, так и отсутствия у врачей непсихиатрического профиля специальных познаний в данной области, исключает квалифицированную диагностику психической патологии смешанного сосудисто-онкологического генеза в том числе и на юридически значимый период (ответ на вопрос № 4).
Судебно-психиатрический эксперт Кондратьев Ф.В.
Судебно-психиатрический эксперт Маркина Т.С.
Судебно-психиатрический эксперт Логинов Ю.Е.
Эксперт-токсиколог Саломатин В.Е.
РАЗЪЯСНЕНИЯ СПЕЦИАЛИСТОВ
относительно заключения посмертной СПЭ № 40/06
ГСЦ судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Минобороны РФ на Трошину, 1941 г.рожд. от 22.06.2006 г.
Настоящие разъяснения даны по запросу адвоката Демидовой И.С.
на основании представленных ею:
1) ксерокопии Определения Преображенского районного суда г. Москвы от 21 марта 2006 г.;
2) ксерокопии Заключения комиссии экспертов № 40/06 Главного государственного центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Министерства обороны Российской Федерации на Трошину Г.Н., 1941 г.рожд., умершую 20 июня 2003 г., по материалам гражданского дела о признании договора ренты с правом пожизненного содержания с иждивением недействительным;
для ответа на вопрос:
являются ли научно обоснованными ответы комиссии экспертов относительно способности Трошиной понимать значение своих действий и руководить ими на момент составления ею договора ренты от 12.05.03 г.?
Заключение экспертов написано на 15 страницах. Из них 2 страницы занимает паспортная часть, 11 страниц – констатирующая часть и 2 страницы – «вывод».
Заключение во многих отношениях необычно. Экспертиза проведена в необычном месте. В заключении использована не общепринятая нозологическая квалификация состояния больной и даже не синдромологическая, а симптоматическая, с чрезвычайно скудным, если не нулевым основанием для этой квалификации, которая сделана в необычной предположительной форме. Необычным является и 4-й вопрос к экспертам – вопрос в сослагательном наклонении. Такие вопросы обычно снимаются в зале судебного заседания.
Акт написан с грубыми нарушениями Инструкции Минздрава РФ «Заключение СПЭ» от 12 августа 2003 года.
Акт написан небрежно, даже в отношении значимых мест.
1. Не указаны дозы феназепама. Сказано огрублено: «до 3 раз в сутки (0,5 – 0,5 – 1 табл.)» (с. 4). -Тогда как его расфасовки различаются в 2 раза (0,001 и 0,0005 мг).
2. Сказано: «на протяжении 2003 г. Трошиной онкологом и участковым терапевтом постоянно назначались транквилизаторы (феназепам), сильнодействующие препараты (трамал), из наркотических – просидол» (с. 6). – Т.е., во множественном числе, тогда как речь идет только об одном феназепаме и одном трамале, а просидол назначался после оформления договора.
3. Имеются явные несообразности в формулировках: например, на с. 6 говорится о госпитализации в стационар 11.06.03, тогда как такой госпитализации не было. И т.п.
В заключении речь идет о 62-летней женщине, умершей от «раковой интоксикации и раковых метастазов в кости и ЦНС», которая за месяц до смерти оформила договор ренты с дочерью своей близкой подруги, ее соседкой по дому, которая осуществляла реальный уход за ней. Рак левой груди был обнаружен у нее в феврале 1996 г. уже в четвертой стадии, спустя 4,5 месяца проведена мастэктомия, но с 2000 г. обнаружены метастазы в кости, и оформлена первая группа инвалидности бессрочно. С сентября 2001 г. назначен трамал. В связи с тяжелым онкологическим заболеванием больная постоянно была в поле зрения врачей, особенно плотно в 2003 году – год ее смерти. Договор ренты был оформлен 12 мая 2003 года. С 22 января по 1 марта, в связи с пребыванием в ГКБ № 57 и проведением 4 курсов химиотерапии, ее наблюдали фактически ежедневно. В последующем имеются записи о ее состоянии 16 и 24 апреля, а также 2, 7, 8 и 12 мая, сделанные онкологом, участковым терапевтом, невропатологом, врачом скорой помощи. Таким образом, сохранились свидетельства разных врачей, сделанные не в лучшие моменты состояния Трошиной, как, например, два раза при вызове скорой помощи. Тем не менее, никто из них не отметил клинически выраженных расстройств сознания либо каких-либо других психопатологических нарушений. Особенно важно, что имеется запись участкового врача, сделанная в день оформления договора ренты, о том, что Трошина «продолжала предъявлять жалобы на боли в позвоночнике, усиливающиеся при движении. С учетом болевого синдрома ей была увеличена частота инъекций 5% трамала до 2 раз в день по 2 мл внутримышечно». В дальнейшем (с 19.05), т.е. уже после заключения договора ренты, - до 3 раз в сутки, с 20.05 – «назначается уже наркотический анальгетик «просидол». Однако спустя 10 дней больная отказывается от его приема, и онколог ограничивается трехразовыми инъекциями трамала одновременно с трехразовой дачей трамала в таблетках. 20.06 наступила смерть.
Трактовка экспертами выражения свидетельницы Цыбульской «пребывание в забытьи» после просыпания Трошиной в день приезда нотариуса, как «эпизода транзиторного расстройства сознания по типу оглушенности», является чрезвычайно вольной интерпретацией, вступающей в резкое противоречие с имеющимся письменным свидетельством участкового врача, посетившего Трошину в этот день, и свидетельством нотариуса.
Апелляция экспертов и врача-специалиста Зайцева О.С. к тому, что «отсутствие у врачей непсихиатрического профиля специальных познаний в данной области исключает квалифицированную диагностику психической патологии», игнорирует тот простой факт, что ни о какой тонко-дифференцированной квалифицированной диагностике речь не идет: трудно поставить нозологический диагноз и просто – синдромологический, обнаружить транзиторное расстройство сознания, на которое ссылаются эксперты в день оформления договора, вполне доступно нотариусу, а не только врачу. Тем более, одновременно и нотариусу, и участковому врачу, постоянно наблюдавшему свою больную. А главное, что сама идея такого договора с соседями, а не родственниками, не была какой-то неожиданной новостью, а заявлялась в течение нескольких лет.
С клинико-психологической точки зрения утверждение экспертов, что «психологическое состояние Трошиной характеризовалось в целом проявлениями мотивационной неустойчивости, ситуативности, поверхностности анализа ситуации, без всестороннего прогноза возможных последствий», противоречит ими же приводимым данным о давно сложившемся многолетнем отчуждении Трошиной от своего брата и его дочери Левиной, о нежелании брата как-то вмешиваться в квартирный вопрос, об отсутствии у Трошиной на протяжении всех последних лет жизни намерения оставлять квартиру своей племяннице или другим родственникам. Об этом говорит, в частности, и отсутствие завещания в их пользу. Это не случайность, и не следствие психического заболевания. Таким образом, перебор различных кандидатов на договор ренты (Рузиной, Лазаревой, Цыбульской, Сайкиной) находился в рамках совершенно однозначной мотивационной линии поведения, и о ее «неустойчивости», «ситуативности» говорить не приходится. Перебор кандидатов был связан с отказами от этого предложения. Что касается выражения экспертов: «поверхностный анализ ситуации без всестороннего прогноза возможных последствий», - то это стандартная тирада, шаблонный характер которой в данном случае особенно ясен. Перед лицом неизбежной скорой смерти, когда жить осталось несколько месяцев и не более полугода, а на деле оказалось полтора месяца, слова о «всестороннем прогнозе» и «возможных последствиях» сводятся к тому, кто будет реально и лучше ухаживать: находящиеся рядом и давно уже это выполняющие друзья и соседи - или родственники, связи с которыми уже много лет не поддерживались. Эксперты же фактически повторяют логику истицы Левиной, которая выражала убеждение, что «договор заключен на крайне невыгодных для Трошиной условиях». Но совершенно ясно, что о «крайней невыгодности» можно говорить только по отношению к Левиной.
Такова логика самой ситуации. Хотя эксперты пишут, что Левина «настаивала» (с. 10), что Трошина «находилась под воздействием психотропных препаратов, пребывала три года в зависимости от этих препаратов и в момент заключение договора не могла осознавать происходящего», и была «заперта в своей квартире», они фактически повторяют это мнение в своем заключении, вопреки его откровенной субъективности и полному несоответствию реальному положению вещей. Зависимость от нескольких мг феназепама не имеет и не могла иметь в данном случае никакого отношения к существу принимаемых Трошиной решений при заключении договора. Прием феназепама мог только ослабить боль и помочь свободному волеизъявлению. Следование экспертов за откровенно субъективно-тенденциозным мнением истицы в столь ясном случае может свидетельствовать, разве что, о такой же тенденциозности самих экспертов.
Приводимое экспертами заключение начальника химико-токсикологического отдела экспертизы В.Е.Саломатина является абстрактной справкой, лишенной даже попытки отвечать соотносительно разбираемому конкретному случаю Трошиной. Автор на полустранице перечисляет побочные эффекты, которые возможны при использовании трамала даже после 75 лет, хотя больная умерла в 62 года. При этом он делает это без какой-либо систематизации, без иерархизации по рискам частоты возникновения, т.е. довольно беспорядочно. В результате, он не упоминает обычных и частых побочных эффектов: головокружений, потливости, тошноты, рвоты, замедления двигательных реакций, но перечисляет редкие: спутанность сознания, галлюцинации, депрессии. Такого рода побочные эффекты, несмотря на их значительную редкость, можно найти в инструкциях в отношении даже популярных лекарств, так как фармакофирмы заинтересованы, прежде всего, в минимизации судебных исков в свой адрес, и не заботятся о возможной ятрогении у больных.
В рассматриваемом нами случае следует начинать не с того, что может дать трамал, а с того, что реально отмечалось у больной, и уже потом из этого числа умозаключать и обосновывать, что мог привнести трамал. Но ни спутанное сознание, ни галлюцинации, ни депрессия никем из врачей, несмотря на достаточно частые посещения, зафиксированы не были. Так что, эксперт-токсиколог В.Е.Саломатин полностью устраняется от конкретики разбираемого случая ТрошинойН.
Между тем, «наркотический анальгетик «просидол» был назначен с 20 мая, а переход на трехразовый прием трамала осуществлен с 19 мая, т.е. то и другое – после оформления договора ренты. Утверждение свидетеля врача Чепкого Д.А., что «типичная реакция пожилого человека на трамал – открытые глаза, открытый рот и часто непонимание, что происходит и где находится», по-видимому, связаны с его скоровспомощным опытом работы, так как нигде в обширнейшей литературе по трамалу таких экзотических сведений не приводится.
Как свидетель Чепкий Д.А., так и эксперт Саломатин В.Е., небрежно-приблизительны в отнесении трамала к опиоидным анальгетикам, что противоречит констатирующей части самого заключения, в котором местами трамал называется опиоидным, а местами ненаркотическим. Хорошо известно, что трамал является только частично опиоидным анальгетиком, он относится к анальгетикам со смешанным механизмом действия: опиоидным и аминергическим, что и позволяет успешно использовать его при лечении наркоманов-опиоманов. Будучи сопоставим с опиоидными анальгетиками по эффективности антиболевого действия, он значительно уступает им по наркогенному действию. Эти данные давно являются научно установленными и вошли во все основные руководства и учебники фармакологии, например, президента Российского общества фармакологии акад. Д.А.Харкевича: «Фармакология» - М., 1999, с. 194.
Приводимый экспертами полный текст консультации главного онколога Минобороны РФ И.И.Ушакова не содержит ничего релевантного заданным экспертам вопросам, что значимо как косвенное свидетельство отсутствия весомой аргументации. Только И.И.Ушаков отмечает, что так называемое «астеноневротическое состояние» Трошиной с 1999 года представляет из себя, скорее, соматогенно обусловленное, т.е. неврозоподобное состояние. - Еще один пример небрежного формулирования, непрокомментированный экспертами.
Показания врача-специалиста Зайцева О.С. связаны с его личной сферой деятельности, как сотрудника Центрального института нейрохирургии им. Н.Н.Бурденко, - состояния больных до и после нейрохирургических операций по поводу опухолей головного мозга. То же самое следует сказать и в отношении его утверждений, что дача ноотропов является косвенным свидетельством органического поражения центральной нервной системы. Для психиатров широкого профиля это звучит комично, так как ноотропы, в тех же и даже больших дозах, даются студентам в период сессии, так как улучшают тестовые показания. В данном конкретном случае ноотропы выполняют, в первую очередь, роль корректоров феназепама, анальгетиков и других лекарств.
Для всего заключения характерна указанная небрежная приблизительность, облегченные, даже произвольные квалификации, как это было показано на примере якобы имевших место «нарушений сознания», или «недостаточной критичности» на основании выражения Трошиной «импозантный нотариус», что на деле свидетельствует как раз об обратном: сохраненной способности выразиться изящно, с юмором, а не примитивно.
Научно обоснованное экспертное заключение, в соответствии с общенаучной методологией и последней инструкцией Минздрава России по написанию «Заключения СПЭ» от 12.08.2003 г., должно отвечать следующим требованиям:
- необходим анализ выявленных симптомов психических расстройств в сочетании с анализом всех прочих данных (клинических, лабораторных и инструментальных в рамках соматического, неврологического и клинико-психологического исследования) (пункт Инструкции 2.1);
- необходимо при этом не только излагать содержание результатов, скажем, неврологического исследования, но и дать их соответствующую оценку (пункт 2.3.2);
- необходимо избегать «преждевременных оценочных терминов» (2.3.7);
- констатирующая часть должна завершаться систематизацией выявленных клинических феноменов, их психопатологической квалификацией (2.3.16) и интерпретацией (2.3.17);
- выводы экспертного заключения должны сопровождаться их обоснованием (3.1.);
- необходимо также обоснование предпочтительности отстаиваемой версии, в противоположность альтернативной версии, т.е. обоснование самих выводов и ответов на заданные вопросы.
В данном случае эксперты игнорируют все эти требования. Анализ симптомов подменяется их небрежной, даже произвольной преждевременной квалификацией. Обширная констатирующая часть никак не систематизируется, не получает четкой оценки. Нет ни интерпретации, ни обоснования своей позиции. Эксперты не формулируют корректно даже самое элементарное: какой психопатологический синдром отмечался у Трошиной? Они говорят о «транзиторной токсической угнетенности сознания» и «поражении ЦНС», исходя не из реальных клинических наблюдений, фактов, письменных свидетельств медицинской документации или показаний участкового врача, которая регулярно посещала Трошину и является единственным одновременно объективным и квалифицированным свидетелем, а из чисто теоретических соображений, что «выраженная раковая интоксикация» и длительное воздействие трамала и феназапема, якобы, «неизбежно» ведут к органическому поражению ЦНС и, якобы, вслед за этим «неизбежно» содействуют транзиторным расстройствам сознания типа оглушения и угнетения. Вот только непосредственно этих проявлений никто ни разу не зафиксировал!
Тем не менее, эксперты делают вывод, что «не исключают возможности утраты Трошиной способности понимать значение своих действий и руководить ими».
Но этот свой вывод эксперты начинают с утверждения, которое грубо противоречит их собственному тексту. Они пишут: «Проведенное исследование медицинской документации (но исследования не было, была одна констатация), показаний и консультаций специалистов в области онкологии и наркологии и токсикологии (но показания онколога были нерелевантны, а токсиколога - небрежны и односторонни) в совокупности с клиническим анализом свидетельских показаний (такого анализа мы обнаружить не смогли, он, видимо, выпал из текста, осталось проигнорированным полное совпадение всех свидетельских показаний, противоположных мнению истицы), с учетом поверхностного описания состояния Трошиной участковым врачом (если врач не обнаружил клинических фактов, которые чисто теоретически, по мнению экспертов, должны были быть, это не основание характеризовать клиническое видение врача как «поверхностное»), позволяет вынести высоковероятностное заключение о наличии у Трошиной в период 12.05.2003 психического расстройства в форме органического поражения головного мозга... с эпизодами расстроенного сознания (оглушенности)...». Использованный экспертами термин «высоковероятностное» настолько же неадекватен, как их квалификация фразы свидетельницы, что Трошина спросонья была в полузабытьи, как «расстройства сознания типа оглушения».
На основании вышеизложенного, говорить о «высоковероятностном» совершенно невозможно. Эксперты создали свою версию чисто вербально, виртуально, фактически на пустом месте. Использованные экспертами квазидоказательства грозят стать прецедентом огромного количества подобных дел, где до сих пор об утрате «способности понимать значение своих действий и руководить ими» никто не помышлял.
В итоговой работе «Опыт введения в современную психоонкологию» Дж.Холланда с соавт. («Независимый психиатрический журнал», 1995, 4, с. 9-17) нельзя найти аналога дедукциям экспертов.
Таким образом, заключение экспертов не только не соответствует обязательным требованиям, предъявляемым Инструкцией Минздрава РФ, но грубо противоречит содержательной стороне рассматриваемого дела: договор ренты оформлялся не только с соблюдением всех требований, он соответствовал намерениям Трошиной на протяжении нескольких лет до этого, что подтверждается показаниями всех свидетелей. Изложенное позволяет считать представленное заключение комиссии экспертов № 40/06 Главного государственного центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Министерства обороны Российской Федерации на Трошину Г.Н., 1941 г.рожд., умершую 20 июня 2003 г., и данные в нем ответы относительно способности Трошиной Г.Н. понимать значение своих действий и руководить ими на момент составления ею договора ренты от 12.05.03 г., научно необоснованными и рекомендовать проведение повторной судебной посмертной экспертизы, желательно комплексной психолого-психиатрической, в Санкт-Петербургском экспертном центре на базе ПБ № 6.
Ю.С.Савенко
Л.Н.Виноградова
[1] Все фамилии, кроме фамилий экспертов и специалистов, изменены.