В понимании психики я исхожу из христианской антропологии, из трихотомической концепции личности. В согласии с этим подходом, отталкиваясь от работ известного психиатра профессора Д.Е.Мелехова, психиатрические расстройства понимаются как искажение, нарушение душевных процессов (эмоции, воли, мышления и прочих). Сфера духовного при психических болезнях непосредственно не затрагивается и ее специальное рассмотрение не входит в компетенцию психиатра. Но именно она является определяющей, ведущей, главной в человеке и это побуждает исследовать проявления ее активности и в случаях болезни.
Нами изучались душевнобольные – верующие, страдающие шизофренией. Нет возможности, да, наверное, и необходимости подробно ее описывать. Все знают это слово и почти всех оно пугает. Это действительно серьезное заболевание, которое проявляется самыми разными расстройствами, очень нередко нарушает отношения больного с окружающими, снижает работоспособность, инвалидизирует. Однако при нем, как иногда говорят, «многое нарушено, но ничто не разрушено». Разлаженную, «разъехавшуюся» психику (имею в виду, прежде всего душевные процессы) сравнивают с оркестром без дирижера – все музыканты на месте, а мелодии не получается.
Основной разговор пойдет лишь об особой группе таких больных – верующих, православных христиан, у которых религиозные и болезненные переживания никак не связаны. Духовная, церковная жизнь идет по своим канонам, а болезненные душевные переживания – депрессия, страхи, слежка, преследование имеют совсем другое содержание и «механизм». Следует уточнить – и это нам потребуется в дальнейшем – что возможны и другие соотношения – вера имелась и до болезни, изначально, но в приступе также звучат – болезненно искаженные – идеи греховности, искупления, мистической связи и т.п. Третий вариант – все «религиозные» переживания, воззрения – проявления болезни, чаще всего это фантастический бред, который определяют, пользуясь несколько архаичной для психиатрии терминологией, как мессианский, альтруистический и т.п.
Итак, сейчас основной разговор идет о первой группе, где – вера и болезнь раздельны. Больным – в период спокойного состояния, разумного, упорядоченного поведения задавался вопрос: «влияет ли вера на течение вашего заболевания и, если «да», то как»? Все больные – независимо от полноты и напряженности церковной жизни ответили «да» и констатировали благотворность этого воздействия. Предлагавшийся вопрос может казаться элементарным до наивности, а ответ шаблонным, формальным, следующим общепринятым сегодня нормам. А самое главное – он не соответствовал врачебным оценкам, потому, что в подавляющем большинстве случаев (наше отделение – отделение для тяжелых больных) течение заболевания было, безусловно, неблагоприятным: учащение приступов, утяжеление симптоматики, неэффективность прежде помогавших доз и даже самих препаратов. Мы специально, настойчиво, повторно обращали внимание больных на эти обстоятельства, но положительный ответ оставался неизменным и содержательно раскрывался пациентами. Они объясняли, что постепенно, с годами (жизни и болезни) «стали воспринимать болезнь, как крест» (слова больной), и «это приносило им облегчение» (другая пациентка). И все это подтверждалось сторонними медицинскими, врачебными оценками и поэтому становилось не просто декларацией, а конкретным психическим (духовным) событием, «механизмом». Формировалось более ответственное (психиатрически мы бы сказали – более критическое) отношение больных к лечению: недобровольные помещения в больницу сменялись плановыми, осуществлявшимися по инициативе самого пациента. Аккуратным, внимательным, педантичным становится амбулаторный (т.е. домашний) прием лекарств. [Это серьезная проблема в психиатрии, поскольку очень часто пациенты не осознают свою болезнь, при первой же возможности прекращают прием препаратов и вскоре вновь оказываются в отделении – такой модус лечения называют «терапией вращающихся дверей». В последние годы его удается преодолеть с помощью депо-препаратов, лекарств замедленного действия, постепенно рассасывающихся в организме и, следовательно, принимаемых с большими интервалами – раз в несколько дней, несколько недель]. Смягчались поведенческие расстройства (конфликтность, агрессивность, неуправляемость), которые в обсуждаемых случаях были не следствием «дурного воспитания» или неблагоприятных житейских коллизий («квартирный вопрос», имущественные споры и т.п.), а, несомненно, являлись признаками болезни.
Упредим вопрос, который бы обязательно прозвучал в этом месте от профессионалов, врачей-психиатров. Это уточнение небезынтересно и для нас с вами. Дело в том, что приступ, обострение болезни нередко завершается так называемым «депрессивным хвостом» (на официальном языке – посшизофреническая депрессия). Подобные состояния нередко включают в себя и идеи самообвинения, мученичества, искупления. Но мы обследовали больных вне этого периода. Больные также не обнаруживали выраженных апатических расстройств – снижения эмоциональности, активности в принципе свойственных этому заболеванию. «Несение креста» - это ведь и тонкая этическая эмоция.
Подобное отношение к болезни формируется и формулируется постепенно, это своеобразный процесс, путь.
В тезисе «болезнь посылается за грехи» раскрывается, по нашему мнению, не столько универсальные истоки страдания, патологии, сколько результаты индивидуального, личностного означивания, осмысления элементов цепи жизнь – грех – болезнь. Теперь по-новому, по-иному видится, оценивается, понимается больными все происшедшее и происходящее с ними.
Не болезнь «делает нас лучше» (это из формулы Виктора Франкла – выдающегося психиатра и экзистенциального психотерапевта – полностью она звучит так: «Страдания (болезнь) обретает смысл, если делают нас лучше»), а мы делаемся лучше, и делаем лучше – мягче нашу болезнь, наше окружение, наш мир, идя путем христианина. Повторю – именно в такой персонифицированной форме «духовное» и осуществляет свое лечебно-реабилитационное воздействие. Безличностный лозунг бездейственен. Это сложный, длительный внутренний процесс (по отношению к врачу – стороннему наблюдателю здесь) процесс, который, наверное, невозможно разделить на мгновения, этапы, приемы. По крайней мере, я не готов сейчас составить пособие по программированному обучению христианскому отношению к болезни. Но врач может активизировать эту работу, поддерживая пациента в модусе его церковной жизни.
Быстрое, одномоментное озарение, обращение, первичное (то есть возникшее в дебюте заболевания) понимание болезни как следствие греха и формы искупления – чаще всего и есть проявление самой болезни. Насколько я знаю, отец Георгий также обращает внимание катехизаторов и катехизируемых на это обстоятельство. Подобные пациенты нередко говорят об «искушении в форме болезни» (подразумевая под ней бессонницу, страхи, неприятные ощущения, а совсем не бредовое чувство воздействия, фантастическое растворение в окружающем и т.п.). А нам всем, помогающим больному, нужно постараться «перевернуть» эту формулу во взаимосвязь «болезнь в виде искушения», открыть пациенту некоторые особые, именно психопатологические проявления этого «искушения» только после этого может начаться духовное переосмысление и болезни в целом.
Здесь уместно привести оценки Н.А.Бердяева, относящиеся конечно, не к психически больным, но, по-моему, к ним тоже: «Всякая одержимость низкой ли страстью или высокой идеей, означает утрату духовного центра человека.......... Синтезирует и приводит к единству душевный процесс активное духовное начало. Это и есть выработка личности. Центральное значение имеет не идея души, а идея целостного человека, объемлющего духовное, душевное и телесное начала».
Итак, возвращаясь к разговору об основной группе больных, мы считаем, что в «принятии болезни» проявляет себя один из общих (а не только относящихся к душевнобольным) путей, способов, «механизмов» духовной жизни. Взгляду на себя и свою болезнь «со стороны», стремление, несмотря на болезнь, на страдание вести себя по-человечески, по-христиански. Эту позицию больного представляется правомерно рассматривать как своеобразное проявление рефлексии. О ней я говорил на прошлой конференции, поэтому сейчас лишь отмечу, что понимаю рефлексию не как атрибут мыслительного процесса, но как целостное переживание, как способность, свойство человека, личности смотреть на себя со стороны, предстоять перед собой, перед другими, перед Богом. Не могу не привести здесь фразу К.Г.Юнга, хотя знаю об его сложных, путанных религиозных воззрениях: «Процесс психологического развития, который мы называем христианским...». Переводя эти размышления в несколько другую плоскость, скажем, что это свойство человека выступает как способность различать хорошее и плохое, доброе и злое (не будем касаться уровня осмысления этих понятий). Но уточним здесь же – не различать, не выбирать, а творить их (Н.А.Бердяев).
Нам показалось необходимым проверить наличие этой способности в других условиях, у здоровых. Здесь объектом исследования были студенты-медики, изучающие психиатрию (4 – курс). Об их религиозных воззрениях мы не осведомлялись. Суть пробы (экспериментом это назвать было бы слишком пышно) состояла вот в чем. Существует особая форма бреда, содержание которой очевидно, из названия: антагонистический, он же манихейский бред: вокруг больного два лагеря – «хороший» и «плохой». Исход борьбы зависит от того, к какому лагерю примыкает пациент. Именно этот вопрос и задавался студентам. Подавляющее большинство опрашиваемых указывало «хороший». Если же предпочтение отдавалось «плохому», то обоснование этому (при дополнительных специальных вопросах) давалось почти в тех же словах, которые вчера привел Сергей Юрьевич Юрский: «Зло интереснее, занимательнее, понятнее, популярнее, - то есть внутренняя сомнительность этого выбора, так или иначе, осознавалась интервьюируемыми. Поскольку осмысление болезни осуществлялось во взаимодействии с окружающими, по отношению к ближним (или, точнее говоря, становящимися ближними), поскольку разговор на эту тему представляется уместным в сегодняшнем собрании. Христианское принятие болезни, думается, можно считать одной из форм диалога церкви и общества. Уровень этого диалога совершенно особый. Я неточно, даже неверно озаглавил свое сообщение. Ведь речь шла не о социотерапии (формирование поведенческих навыков и приемов, заключение «контактов» с больными не о повышении качества жизни), а о чем-то совсем ином.
Болезнь, страдание, несение креста – это форма существования человека, а не интеграции в общество. Сообщение следовало бы назвать «Духовное как экзистенциально-терапевтический фактор». Но и это будет не вполне точно. В своей «Поэтике...», которая и для меня была из всех указательных стрелок на пути сюда, Сергей Сергеевич Аверинцев подчеркивал: «Христианство – ни в коем случае не религия «духа»; это религия «Святого Духа», что отнюдь не одно и то же. Ее идеал – не самоодухотворение, а «покаяние», «очищение» и «святость», что опять-таки не одно и то же.
Итак, в настоящем сообщении я попытался показать: 1) что человеку изначально внутренне присущ выбор (и творение) добра; 2) что духовные и душевные, (а также и телесные изменения – все сказанное в принципе приложимо и к пациентам с внутренними болезнями) могут быть разнонаправленными: духовное возрастание и душевно-телесное угасание («... восстает тело духовное» 1 Кор. 44); 3) что осмысление заболевания может происходить в контексте различных духовных направлений, из которых христианское является, по нашему мнению, наиболее полным и человечным.
[1] Выступление на конференции «Вера – диалог – общение» 30 сентября 2004 года