Знаете, какое слово (речь идет о словах цензурных) чаще всего употребляется в нашей аномальной стране? «Нормально». «Ну как кино?», - спрашиваете вы. А вам в ответ: «Нормально». «Как отдохнул?» «Нормально» «Как дела?» «Нормально» «Как ты сегодня спала?», - спросила я приятельницу, живущую в доме напротив. «Нормально», - ответила она. «Неужели? Разве ты не слышала дикий стук среди ночи?» «Слышала, конечно. Пришлось встать и задраить все окна» «Но душно ведь. Жара-то какая». «Да нет, нормально. А кто это стучит по ночам, не знаешь?», - лениво поинтересовалась она. Как не знать? Знаю, конечно. Это пенсионер с шестого этажа соседнего дома. Говорит, что жильцы хотят извести его: то газ пустят, то какие-то химикаты возле двери рассыпят, то еще что-нибудь придумают. А соседей подучило КГБ. Он сам в этой системе когда-то работал. А как на пенсию вышел, так бывшие коллеги и начали его травить. Все это он сказал нам, когда мы, измученные еженощным многочасовым грохотом, узнали номер его квартиры и пришли к нему в гости. Мы собирались уладить все мирно, но он, услышав по какому поводу мы пожаловали, истерично закричал: «А мне как быть? Кто обо мне-то подумает? Меня травят газом, облучают, мучают. Что же мне по-вашему делать? Молча терпеть? Вот я беру эту кастрюлю... Идите, идите сюда. Смотрите. Беру кастрюлю и стучу по ней вот этим железным прутом». Он вышел на балкон и, предъявив орудие пыток, принялся издавать те до отвращения знакомые звуки, от которых по ночам хотелось уснуть вечным сном. Никакие уговоры, мольбы и угрозы не действовали. Старичок был непреклонен. Он вышел на тропу войны и не собирался с нее сворачивать. Спасла нас красивая и бойкая жительница одного из соседних домов. Она оказалась тем редким экземпляром, который не собирался становиться жертвой безумного старичка. Ей удалось то, что не удавалось ни участковому, ни врачу. Не тратя лишних слов, она метнула на него гневный взгляд и доходчиво объяснила: «Еще раз кувалдой по кастрюле ударишь, убью. Понял?» «Уберите ее! Она меня убьет!», - закричал старичок. С той поры мы его не слышали. Может, в больницу лег, может, родственники к себе взяли.
Но, как сказал поэт, покой нам только снится. А вернее, даже и не снится. Чтоб видеть сны, надо спать. А с этим опять возникли проблемы. Старичка сменил петушок. Поселившись на лоджии второго этажа соседнего дома, он принялся каждую ночь устраивать окрестному люду веселую побудку. «Ку-ка-ре-ку!», - орал он в три пятнадцать ночи. «Ку-ка-ре-ку, ку-ка-ре-ку-у-у!», повторял он для тех, кто еще не вполне проснулся. Покукарекав до полвосьмого, петушок умолкал. Жил он вдвоем с одинокой старушкой, которая получила его в подарок. «Ну и что из того, что он спать мешает? У меня вот машины под окнами воняют и орут... И кому жаловаться? Кто меня слушать будет?... Да куда ж я его уберу? В квартиру? Он у меня и так днем в квартире, а ночью я его на лоджию выставляю, чтоб ему душно не было. Вот холода наступят, тогда он в ванной спать будет. Правда, Петя? Ах ты, мой миленький», - обратилась она к петушку, который важно расхаживал по квартире. «Сейчас мы гулять пойдем, погоди немного». Она взяла его на руки и принялась гладить, как кошку: «У меня кроме него и нет никого. Вот так вдвоем и живем». Гулял Петя на газоне перед домом. Бабуля надевала на него цветную попонку, сапожки и выводила на поводке подышать свежим воздухом.
«Ну и что?, - скажите вы, - нормально!» Конечно, нормально. Нормальная нежность одинокой старушки к единственному живому существу. А что петушок никому спать не давал, так на то он и петух, чтоб на заре кукарекать. Не надо деревенскую живность в городе держать? Так он не живность, а член семьи. И, между прочим, старушка пошла нам на встречу и, не дожидаясь холодов, поместила Петю ночевать в ванной комнате. Если ты с людьми по-людски обращаешься, то и они ответят тем же. Хотя, как сказать. Это зависит от степени вменяемости. Вот старичок на доброе слово не отзывался. Болезнь слишком далеко зашла.
Между прочим, на бездушном механистическом Западе, все решается просто. Тебе мешают спать? Шумят в неположенное время? Звони в полицию, и дело с концом. Приедут и оштрафуют нарушителя спокойствия. И не надо тебе ходить в соседний дом, вести душеспасительные беседы, выслушивать историю чьей-то жизни, искать подход, входить в положение, устанавливать степень вменяемости. Это не твои проблемы. Есть закон и службы, следящие за его соблюдением. И никаких тебе петушков, больных старичков и одиноких старушек. Не твое это дело. «Нормально», - говорите вы. Опять «нормально». И у нас нормально, и у них. То ли слово такое емкое, то ли вам просто напросто все до фени.
Я вот недавно рассказ отнесла в одну редакцию. А когда через неделю позвонила, чтоб узнать впечатление, редактор ответил... догадайтесь что. Правильно. «Нормально, - сказал он, - нормальный рассказ». «Хорошо это или плохо? – недоумевала я, - пойдет рассказ или нет? И что есть норма? Кто ее устанавливал? Какую эмоциональную окраску имеет это слово?» А, может, никакой не имеет? Может, нас так долго и настойчиво «удивляли» в родном отечестве, что мы уже ничему не удивляемся и тупо повторяем: «Нормально»? А, может, это своего рода заклинание, русский вариант японского «ОМ»? Произнес и полегчало.
«Как живете?», - спрашиваю я свою пожилую знакомую, блокадницу. «Нормально», - отвечает она. А дня через два вижу как она убирает в сумку бутылки, найденные возле пивного ларька. «Что поделаешь? Пенсия-то маленькая», - оправдывалась она, смутившись тем, что я застала ее за таким занятием.
Нет, нас нельзя удивить. Стреляют? Нормально. Мы даже с детьми и собачками гулять ходим к Белому Дому, когда там пули свистят. Такое вот семейное мероприятие.
По вечерам смотрим по телевизору, как из обстреливаемых районов Чечни народ бежит. Те же россияне. Старики, женщины, дети. Они давят друг друга, падают на колючую проволоку. Кому-то плохо. А этой старой женщине уже хорошо. Она умерла, отмучилась. Вот только старику, потерявшему жену, плохо. Он стоит над умершей и растеряно повторяет: «Умерла, умерла...».
Посмотрим эти картинки и ляжем спать. А завтра на вопрос: «Как жизнь?» ответим: «Нормально». А что еще можно сказать? Ведь все это действительно стало нашим повседневным фоном, привычными буднями.
Когда-то много лет назад я смотрела фильм про бесстрашного революционера Камо, который умело симулировал безумие. И все же он ничего не мог поделать со своими зрачками, которые расширялись, когда ему причиняли боль. Такая реакция есть верный признак нормы.
Интересно, больно ли нам, когда мы видим чужую боль? Расширяются ли наши зрачки? Если да, то это тот редкий случай, когда слово «нормально» будет вполне уместным.
Лариса Миллер