От редактора. Ю.И.Полищук, в течение многих лет работавший под руководством А.В.Снежневского, с полным основанием пишет о несправедливости утверждения, что концепция шизофрении Андрея Владимировича создала основу для злоупотребления психиатрией в политических целях. Такую основу создал тоталитарный режим, несовместимый ни с адекватным пониманием феноменологического метода (диаметрально противоположного принципу партийности в науке), ни с правовой регуляцией психиатрической помощи. Концепция А.В.Снежневского послужила лишь удобным поводом для злоупотреблений. Достаточно вспомнить концепцию мягкой шизофрении Л.М.Розенштейна – другого выдающегося «расширителя» шизофрении или П.Б.Ганнушкина с его «шизофренией без шизофрении», чтобы показать противоположное значение, которое приобретала расширительная диагностика в разные эпохи. В 1917-1935 гг. она спасала от расстрела, в 1960-1980 гг. - служила дискредитации и подавлению правозащитного движения, т.е., нормальной самодеятельной социальной активности, идущей снизу. Если даже и ставить проблему таким образом, то она касается не концепции шизофрении А.В.Снежневского, а ее догматического использования эпигонами. Такая вульгаризация имеет место в отношении всех научных школ, именно она содействовала антинозологизму и антипсихиатрии.
А.В.Снежневский – исторически, реально крупнейшая фигура отечественной психиатрии второй половины ХХ века: это и клиницист, и ученый, и лектор, и организатор, и создатель научной школы.
Но он еще в полной мере и явление своей эпохи – эпохи Большого Террора, Павловской сессии, тоталитарного духа. Андрей Владимирович – квинт-эссенция того и другого. Это Моцарт и Сальери в одном лице. Это Карл Шнайдер отечественной психиатрии. Надо знать, насколько и для немецких коллег это до сих пор крайне болезненный вопрос. Но наша ситуация совершенно другая. Она неизмеримо дальше от разрешения. А.В.Снежневский – это узел по-прежнему самых острых и фундаментальных проблем – профессиональных, научных, этических... Значимость этих проблем так велика, а излом так глубок, что позволяет заглянуть и глубже и дальше по всему кругу проблем отношения каждого психиатра и психиатрии в целом с политикой и идеологией властей, с больными как «объектами диагностики» и «объектами реабилитации», с научными идеалами, с оппонентами, со своей собственной властью и самим собой.
Школа Тихона Ивановича Юдина в 20-летнем возрасте (1925-1931), Л.М.Розенштейна (1932-1934), С.Г.Жислина и Артура Кронфельда в 30-летнем возрасте (1938-1941), тонкая профессиональная интуиция как результат постоянной клинической деятельности, блестящие научные работы, начиная с 1940 г., проницательная опора на идеи Клауса Конрада и общих патологов – И.В.Давыдовского, С.Н.Давиденкова, на В.Х.Василенко позволили, - вопреки неизбежной идеологизированности той эпохи, - создать выдающуюся оригинальную концепцию и свою крупную школу в психиатрии. Это Рубен Наджаров и Таксиархис Пападопулос, Григорий Ротштейн и Моисей Вроно, Марат Вартанян и Николай Жариков, Анатолий Ануфриев и Николай Шумский, Александр Тиганов, Анатолий Смулевич, Ирина Шахматова-Павлова и многие другие ныне здравствующие клиницисты.
Неоценимой заслугой А.В.Снежневского были издание классической монографии В.Х.Кандинского «О псевдогаллюцинациях», и Т.И.Юдина «Очерки отечественной психиатрии» в 1951- 1952 гг., активная поддержка Э.Я.Штернберга после его возвращения из ссылки. Поучительна борьба А.В. с паранаукой. Но главное, в чем мы видим непреходящую заслугу А.В.Снежневского, что в решающий, критический для отечественной психиатрии момент, когда она попала в трясину вульгарной физиологизации, он удержал ее в русле высокого клиницизма, верности лучшим отечественным традициям. Он собрал коллектив своего института по деловым качествам, не считаясь с анкетными данными.
Однако А.В.Снежневский – грандиозный по размаху и драматизму урок для всех не только своими продуктивными вкладами, но и своей оборотной стороной диктатора и разрушителя. Глубоко неверно даже в юбилейной статье не очертить его теневые контуры, которые срослись с его продуктивным вкладом в историю отечественной психиатрии. А.В.Снежневский в самом деле достаточно крупная фигура, чтобы не прибегать к умолчаниям, гриму, декорациям. Тем более, что негатив также до сих пор имеет неизгладимые последствия.
Это искаженное понимание феноменологической школы К.Ясперса, а в отечественном варианте – Н.П.Бруханского. Это авторство центрального доклада на Павловской сессии 1951 г., разгром неврологического («психоморфологического») направления в психиатрии (М.О.Гуревич, Р.Я.Голант, А.С.Шмарьян), а затем сомато-инфекционного (А.С.Чистович, А.Л.Эпштейн), с сожжением сборника научных трудов Игренской психиатрической больницы под ред. А.Л.Эпштейна, уничижение психотерапевтического направления (за исключением С.И.Консторума). Это расширительная диагностика шизофрении, втрое от международной, использованная для немедицинских целей, в том числе собственными руками, например, в экспертизе генерала П.Г.Григоренко (1964 г.). Это диктаторский образ правления, запечатленный в самом его облике.
За несколько лет до смерти А.В. заглянул ей в лицо, - диагноз рака легкого преобразил этого железного человека: он начал сокрушаться, что в Павловскую сессию «наломал дров» и – более того – отступил от непререкаемого тона в отношении собственной концепции. Вот тут-то все его окружение, его школа воспротивились этому. Так каждый, кто породил или задал движение какому-либо процессу, обречен на его непослушание: с определенного момента он неизбежно заживет собственной жизнью.
О вкладе А.В.Снежневского можно сказать так же, как о З.Фрейде: мы чтим автора, грандиозность его вклада, критикуем догматические редакции его концепции и боремся с издержками их практического использования.